Стояли звери Около двери. В них стреляли, Они умирали.
Автор: Koidzumi Risa
Бета: [J]umi~kuraki[/J]
Название: Look at me
Персонажи: Каменаши Казуя, Аканиши Джин
Рейтинг: PG-13 - R
Жанр: AU
Дисклеймер:
Все ситуации вымышленные, все имена придуманные,
все названия условные, все совпадения случайные,
все фотографии поддельные, все тексты созданы генератором случайных слов.
Примечание: в тот пост уже не влезает))
Надеюсь, вы ждали новую главу) Предпоследняя. Неужели дело и правда идет к концу... мне хочется поскорее закончить, но и расставаться не хочется.
Глава 10. Есть ли еще надежда?
Глава 10
Казуя растерянно посмотрел на листок. Он поднял его, будто собираясь перечитать, но в последний момент, глухо зарычав сквозь зубы, со злостью смял. Где-то внутри него маленький испуганный мальчик кричал: «Так нечестно! Несправедливо! Не может быть!».
Внутри у него все клокотало от ярости и страха. Пришлось до звона в ушах сжать зубы, чтобы не закричать. Каменаши глубоко вдохнул: ему нельзя было показывать окружающим, в какое волнение привело его это послание. Он просто стоял посреди холла, пытаясь вернуть свой рушащийся мир хоть в какое-то подобие равновесия.
Со двора вновь послышался топот копыт. Казуя взволнованно обернулся и поспешил наружу, надеясь, что, может быть, это Джин или кто-нибудь еще, кто сможет сказать, что все это глупая, несмешная шутка. Он вышел на крыльцо и почти сразу присел в реверансе.
- Шевалье, - тихо поприветствовал он спешивающегося с коня мужчину.
- Мадам, - Филипп де Лоррен поклонился, слегка прикоснувшись губами к его руке, и окинул Казую изучающим взглядом.
- Вы уже слышали? – осведомился он, протягивая руку, будто желал утешить Каменаши, но вспомнив о приличиях, остановился.
- Я получила письмо. Умоляю вас, месье, скажите, что это неправда! – его голос сорвался на крик.
- Я боюсь, что все же - правда. Весь двор гудит. С самого утра все только об этом и говорят.
- Как все произошло? Вы были там? – Казуя, ломая руки, сжал одну ладонь другой так, что они побелели.
- К сожалению, нет, мадам, - он неловко помялся, перебирая пальцами поля своей широкополой шляпы с золотистыми перьями.
- О, прошу прощения. Я совсем забыла о манерах. Как жестоко с моей стороны держать вас на пороге, да еще и в такую жару! - Казуя сделал несколько неуклюжий приглашающий жест. - Прошу, идемте.
Он быстро повел гостя влево от центральной широкой лестницы, а затем пропустил его в залитую ярким солнечным светом маленькую гостиную, обставленную во всех оттенках зеленого. Хотя скорее это помещение можно было назвать библиотекой: вдоль двух стен тянулись высокие массивные стеллажи, а два больших, почти во всю стену, французских окна выходили в сад.
Каменаши присел на низенький диванчик, обтянутый светло-зеленым шелком в мелкий, бледно-розовый цветочек. Он как-то растерянно расправил юбки платья. Лоррен опустился на точно такой же диванчик напротив него, так что теперь их разделял только крошечный низкий столик.
Казуя помялся, не зная, как вновь приступить к расспросам. Он нервно облизал губы:
- Скажите, что говорят при дворе? Ведь это все - просто большое недоразумение, не так ли?
- Я мало что знаю, мадам. Все это лишь слухи. Впервые я услышал об этом вчера, поздно ночью. В то время мы с герцогом навещали старую Генриетту Марию, его тетку. Она совсем плоха, - он покачал головой и механически перекрестился, - боюсь, осенью нас ждет большая утрата. Но я отвлекся, простите, - шевалье сделал жест рукой, будто отмахиваясь от грустных мыслей.
- Сначала никто не мог поверить, что эти разговоры об аресте могут оказаться правдой. Это показалось мне ну совсем уж невероятным! Вы, верно, осведомлены, что у Люксембургского дворца не очень хорошие отношения с Версалем, - последнюю фразу он произнес, сильно понизив голос, а продолжил уже совсем шепотом, - у нашего короля хорошая память: больше двадцати лет прошло с момента бунта*, а герцогиня Монпансье все еще в опале. Знаете, ведь многие думали, что после ее свадьбы Луи, наконец, перестанет относиться к бедняжке с подозрением. Но нет! Ничего подобного! Просто ничего!
Он всплеснул руками, приходя в какое-то притворное уныние.
- Герцогиня не так давно почти перестала бывать при дворе. И я думаю, это самое мудрое ее решение, хотя, правду сказать, мадам, герцогиня никогда не отличалась умом.
- Шевалье, пожалуйста, не отвлекайтесь, - Казуя умоляюще сложил руки, подаваясь вперед.
- О, - Лоррен рассеянно и смущено улыбнулся, - мадам, я прошу прощения. У вас беда, а я болтаю о всяких глупостях. Но мне нечего больше вам рассказать. Фил… герцог Орлеанский как только узнал о вашем несчастье, тут же послал меня проведать вас. Но, как я вижу, вы неплохо держитесь.
- Признаться, месье, я еще не до конца осознала произошедшее. Все еще надеюсь, что это просто ошибка.
Лоррен пристально посмотрел на него, от чего Казуе стало не по себе, и стал подниматься, собираясь уйти.
- Шевалье, - Каменаши внезапно понял, что должен сделать для начала, - Шевалье, не могли бы вы устроить мне встречу с Принцем?
- Мадам, - де Лоррен слегка растерялся, - я боюсь, что не смогу помочь.
Каменаши опустил голову и посмотрел на свои ладони. Оказывается, они все еще сжимали мятый листок.
- А письмо? – Казуя взглянул на мужчину с надеждой. - Письмо вы можете ему передать?
Де Лоррен задумался на минуту, а потом напряженно кивнул.
- Подождите, пожалуйста, меня здесь, - Казуя апатично улыбнулся и поспешил наверх, в кабинет Джина. Он быстро набросал несколько коротких строк, запечатал письмо и вернулся в гостиную.
- Вот, - Каменаши протянул конверт шевалье. Лоррен поклонился, вновь поцеловал Казуе руку и вышел.
Казу машинально потер тыльную сторону ладони, где ее коснулись чужые губы, прошелся по комнате и остановился у окна. Солнце заливало его любимый, теперь ставший таким ухоженным, сад; яркие цветочные бутоны набухли, готовые раскрыться. Казуя мрачно оглядел свои «владения», почти чувствуя сладкий аромат и, казалось, ощущая на коже теплый ветерок. Погода будто потешалась над ним, над его горем. Все это буйство красок и радость жизни так резко и насмешливо контрастировало с печатью горького отчаяния, выжженной на его сердце. Каменаши прекрасно понимал, что это только начало, что он, вероятно, хлебнет еще немало горя. Много впереди испытаний, которые нужно выдержать, вытерпеть. Казуя решительно сжал кулаки, решив, что ни за что не сдастся. «Они ошибаются, и я смогу это доказать! Кто-то горько пожалеет, что выступил против меня!».
Ему хотелось, чтобы небо потемнело, и ударил гром, разразилась буря, свирепствовал ветер, и дождь бился в окна. Сверкающая молния озарила бы все вокруг. Каменаши с надеждой взглянул на чистое голубое небо и тихо вздохнул.
Он отвернулся от живописной картины природы и резко позвонил в колокольчик. Вошла служанка и сделала легкий книксен, ожидая распоряжений.
- Скажи, управляющему, что я жду его в саду, - велел Казуя. Девушка молча кивнула и вышла.
Каменаши через некоторое время тоже покинул гостиную, прошел по коридору, повернул налево и оказался вновь на том крыльце, которое видело так много за последнее время: расставание Джина с любовницей, ревность Казуи, их любовь и, наконец, тело убитого.
Летний ветерок трепал выбившиеся из прически волоски. Казуя медленно брел по дорожке вглубь сада. Грустные, тяжелые мысли одолевали его. Где найти силы, чтобы не отступить, чтобы не дать слабину? Ведь так хочется убежать от проблем и спрятаться в месте, где никто не найдет тебя и не сделает больно.
Месье Гилен нагнал его уже у фонтана. Он всегда был подчеркнуто вежлив и учтив, поэтому и сейчас он начал разговор только после того, как Казуя остановился и поднял на него глаза.
- Мадам, - управляющий слегка поклонился. Казуя только склонил голову.
- Месье, - он решил сразу перейти к делу, - вы, конечно, слышали о… несчастье, посетившем нас?
- Да, госпожа. Чем я могу помочь?
- Я совершенно не знаю, что мне делать, - Казу устало потер переносицу, - я не знаю французских порядков, не знаю, как защитить то, что мне дорого! Вероятно, - он помедлил, - нам понадобится адвокат? Скажите, кто вел дела посла?
- Мэтр Франсуа Марселон. И, мадам, я взял на себя смелость уже послать за ним. Он будет к вечеру.
- Спасибо, месье Гилен, - Казуя слабо улыбнулся. - Когда он прибудет, проводите его в кабинет моего мужа и пошлите за мной. Я буду ждать здесь.
- Да, мадам, - управляющий вновь поклонился и пошел к дому.
Каменаши присел на край фонтана, опустил голову и растерянно посмотрел на свои руки. Он знал, что ему нужно быть сильным и не отчаиваться. Но Казуя не мог понять, чего бы в такой ситуации ждал от него Аканиши. Он думал о том, что, вероятно, лучше всего было бы пойти и сдаться властям. Но ведь не для того же Джин рисковал собой, покрывая истинного преступника!
Каменаши долго размышлял над разными вариантами развития событий, пока у него не разболелась голова. Он обхватил ее руками и потряс ею из стороны в сторону, будто собираясь вытряхнуть все лишнее, а затем тяжело вздохнул. Ему только восемнадцать, он едва успел узнал, что значит любить по-настоящему! Ему хотелось плакать. Закрыться бы где-нибудь ото всех, спрятаться и, сетуя на несправедливость мира, долго-долго не отрывать мокрое, распухшее от слез лицо от подушки. Рыдать в полный голос, выть, как подстреленный, дикий зверь. Шататься по комнате, выкрикивая проклятия.
Как трудно ему было сохранять спокойствие, когда колени дрожали и подгибались от каждого шага! Нужно было думать, что делать дальше, невозможно просто бросить того, кого любишь, а ему бы броситься на колени и молить небеса о помощи! Неизвестность будущего тяжко давила на его плечи. Он будто вдруг потерял опору под ногами. Резко навалившееся на плечи горе придавило его к земле, норовя переломить пополам и растоптать в прах. Руки и ноги налились свинцовой усталость, так что даже поднять их было сложно. Каждый шаг, будто босыми ступнями по битому стеклу, по раскаленным докрасна углям. И кажется, что кто-то невидимый душит его за горло веревкой, и тянет, и тянет за нее, оставляя на шее кровавые борозды. Воздух болезненно скребет гортань, с трудом просачиваясь в легкие и обжигая их как будто кислотой. Но нельзя ни плакать, ни кричать - даже стона издать нельзя! Можно барахтаться мутно-коричневой жиже, стараясь выплыть. Можно вдохнуть поглубже… и пойти в атаку.
Главное сделать самый первый шаг вперед и не сломаться, не упасть еще до начала борьбы.
- Мадам? - все та же служанка, выдернула Каменаши из его размышлений. Казуя вздрогнул и посмотрел на нее несколько сердито, но быстро справился с собой.
- Мэтр Марселон приехал, Софи?
- Да, мадам.
- Спасибо, я уже иду, - Казуя вздохнул, встал и, слегка разгладив помявшееся платье, пошел к дому.
Адвокат Франсуа Марселон оказался высоким, симпатичным молодым (не многим старше Казуи) человеком с острым взглядом и неиссякаемой энергией. Вместо того, чтобы поцеловать ему руку или поклониться, он бодро потряс руку Каменаши и тут же перешел к делу.
- Госпожа, как только я узнал об аресте, то тут же помчался во Дворец Правосудия. Говорят, Лувр – место, где слухи разлетаются мгновенно, обрастая при этом самыми нелепыми подробностями, но поверьте, во Дворце это происходит еще быстрее. Да и интриг там плетется тоже ничуть не меньше, чем в резиденции монарха. Все эти клерки так и норовят подсидеть друг друга. У меня есть, что вам рассказать!
- Прошу вас, садитесь, - преувеличенно спокойно ответил Казуя, опускаясь за стол в кресло мужа. Адвокат порывисто кивнул и присел на край стула, будто был готов в любой момент вскочить и забегать по комнате.
- Так что вы узнали, мэтр Марселон?
- Арест был произведен сегодня утром, как только господин посол прибыл в Люксембургский дворец. Он даже не успел увидеться с герцогиней Монпансье. Похоже, его ждали.
- Где он сейчас? – Каменаши немного отстраненно вертел в пальцах крошечную пузатую чернильницу и старался не смотреть в лицо адвокату.
- Как где? В Бастилии, конечно! – удивился он, но, увидев волнение на лице Казуи, поспешил продолжить. - Не бойтесь, мадам, многие знатные особы провели в ее стенах ночь-другую, а то и больше. Если он невиновен, то очень скоро вернется к вам.
- Я надеюсь, - Каменаши тускло улыбнулся.
- Еще я узнал кое-что важное, мадам, - он чуть наклонился вперед, будто сообщая ужасную тайну, - говорят, у обвинения есть свидетель. Я слышал несколько шепотков по этому поводу.
- Что? – Каменаши похолодел. Его будто что-то кольнуло в самое сердце.
- Да, этот человек утверждает, что видел, как ваш муж избавляется от тела. Такие доказательства будет сложно опровергнуть.
- Кто он? – Казуя подался вперед, голос его дрожал.
- Мне это не известно мадам. Но…- Марселон замолчал на секунду, - но мне кажется, что тень, скрывающую этого человека, отбрасывает кто-то занимающий очень большую роль при дворе. Кто-то приближенный к королю, вероятно.
- Что вы имеете в виду? – нахмурился Казу.
- Кто-то очень влиятельный не хочет, чтобы мы до суда узнали, кто этот свидетель и что он мог видеть или слышать.
- Кто-то влиятельный желает зла моему мужу?
- Очень влиятельный. На приказе об аресте стоит подпись короля, а значит, для этого были основания. Кто-то навел его и следствие на мысль о вашем муже.
Каменаши поджал губы. Предчувствие чего-то темного и опасного становилось все яснее и ощутимее, будто он стоит на утесе, вглядываясь в приближающийся шторм, пока это только холодный ветер и волны у ног, но скоро разразиться буря.
- Я узнаю, кто этот свидетель, - твердо произнес он.
- Как, мадам? – удивился Франсуа.
Казуя улыбнулся уголками губ.
- Сегодня утром меня навещал шевалье де Лоррен, - начала он.
- Этот змей?
- Почему вы так говорите? – брови Каменаши взлетели вверх.
- Поверьте, мадам, Лувр и так полон тайн. Кто знает, что совершается в его темных, холодных коридорах. А Лоррен - один из тех, кто сделает все, лишь бы эти секреты никогда не вышли на свет божий. Он опасен. Будьте осторожны.
- Мне некогда беспокоиться о себе. Но я уверена, что герцог Орлеанский поможет мне, - несмотря на слова, в его голосе слышалось отчаяние.
- У принца не меньше грязных дел за плечами, чем у его любимца.
- Откуда вы знаете?! Его высочество всегда был добр ко мне! – Казуя вскочил со своего места, прожигая адвоката яростным взглядом.
- Простите, мадам. Это тоже всего лишь слухи. Давно… мой товарищ вел дело, в котором был замешан принц. Дело молодой женщины… она чуть не погибла тогда. Но это было давно…
- Лишь слухи! – Каменаши сел обратно в кресло и помассировал виски. Боль, о которой он, казалось, забыл на некоторое время, вновь напомнила о себе.
- Во всяком случае, через шевалье я передала письмо для его высочества. Я надеюсь с ним встретиться. Может быть, он скажет мне, кто это таинственный свидетель.
Мэтр Марселон учтиво склонил голову в знак согласия.
- Мадам, - неожиданно робко начал он, - Позвольте мне сказать. Вы можете встретиться с принцем, но я не стал бы во всем на него полагаться. Сейчас судьба вашего мужа волнует только вас. Его жизнь сейчас дешевле медной монетки. Думаете, кто-то захочет заступиться за него?
- У моего мужа все еще есть друзья. К тому же он не француз. Разве это ничего не значит? - неуверенно ответил Казуя.
- Я бы не стал так уж сильно на них полагаться. Когда дело доходит до королевского суда, многие предпочитают оставаться глухими и слепыми, лишь бы сохранить свое положение. При дворе все зависит от расположения или неприязни короля. Попробуйте добиться аудиенции у него и напомните о том, что в любом случае лучше выслать вашего мужа на родину. Взывайте к дипломатии, мадам.
- Это поможет?
- Может быть. Хотя Япония далеко, и маловероятно, что ваш император захочет портить отношения с Францией только из-за какого-то посла.
- Какого-то посла?! – Каменаши вновь навис над адвокатом, его ноздри гневно раздувались, - Наши семьи очень уважаемы в Японии! Император не потерпит… притеснений со стороны Франции!
- Я повторюсь, ваша страна далеко, а смертный приговор - очень близко, - спокойно ответил Франсуа, - Нам нужно добиться открытого процесса, мадам.
- Добиться?
- Госпожа, если бы мы были в Англии, все бы было гораздо проще. Ведь это там прокурору нужно доказать виновность обвиняемого, в то время как в нашей стране обвиняемому нужно доказывать свою невиновность. Многие знали Дюрана как хорошего, честного и благородного человека. Общественность жаждет… крови!
- Что же нам делать тогда?
- Я проведу расследование. Положитесь на меня, мадам.
- Подождите, я выпишу вам аванс. Не стесняйтесь тратить деньги и сделайте все, что нужно. Только вызволите моего мужа из тюрьмы. Верните мне его, умоляю!
- Да, мадам.
Он поднялся со стула, нацепил свою поношенную широкополую шляпу и направился к выходу из кабинета, но на пороге обернулся и очень серьезно сказал:
- Ваш муж хороший человек, мадам. Он дал мне работу, когда я готов был уже опустить руки и стать одним из попрошаек на Новом Мосту. Я буду всеми силами защищать его. Пусть надежда не оставляет вас, мадам!
Он поклонился и покинул кабинет.
Казуя обессилено упал в кресло. Перед глазами все поплыло, и окружающая обстановка превратилась в калейдоскоп ярких размытых пятен.
Даже в еще по-летнему теплый сентябрьский день стены Лувра будто источали холод. Казуя стоял у окна и смотрел на кареты, въезжающие во двор, на людей, поднимающихся по лестнице, на далекие розовые облака. Смотрел, но не видел. Мысли его были обращены к далекой, холодной крепости Бастилии, ее мрачным зубчатым башням. Сколько тайн хранят ее стены…
Солнце садилось, и его косые лучи заглядывали в окна, оставляя на полу золотисто-теплые следы.
В дальнем конце коридора открылась замаскированная под картину потайная дверь, из темного прямоугольника выглянул Филипп де Лоррен и поманил Каменаши к себе. Казуя, подхватив юбки, поспешил к нему. Лоррен провел его через узкий, темный проход и, толкнув очередную потайную дверь, пропустил в кабинет, а сам остался позади.
Герцог Орлеанский сидел за столом и, сдвинув брови, что-то читал. Казуя стоял у двери, он почти две недели добивался этой встречи, а теперь не мог решиться заговорить и отвлечь принца от его занятия. Филипп дочитал, отложил письмо и поднял на него усталый взгляд.
- Я слышал, что случилось с вами, вернее с вашим мужем.
Он замолчал, а Каменаши решил, что настала пора ему действовать.
- Ваша светлость, я пришла умолять вас помочь мне.
- Чем же я могу помочь вам? – Филипп был странно холоден и отстранен.
- Я хотела бы знать, как получилось, что моего мужа обвиняют в том, чего он не совершал. Мне сказали, что тело Дюрана выловили за пару дней до ареста Джина. Откуда такая поспешность?
- Кто вам сказал?
- М-мой адвокат, - ответил Казуя, удивившись вопросу.
- Мадам, вы утверждаете, что господин Аканиши совершенно не имеет к этому отношения? – спокойно продолжил расспрашивать герцог, сплетая тонкие бледные пальцы в замок.
- Конечно, мессир! – воскликнул Каменаши, делая шаг к столу.
- Может, вы еще будете настаивать, что Аканиши было не за что убивать бедного художника? Или что между ними не было дуэли, которую вы от меня утаили? – он поднялся, гневно нахмурившись, и продолжил, - ведь это вы, месье, были причиной ссоры! Только не говорите, что забыли упомянуть о таком столь «незначительном» обстоятельстве?
- Ваша светлость, поверьте, эта дуэль… она не имеет никакого значения. Все изменилось! – Казу снизу вверх заглянул ему в лицо. Филипп наклонился вперед и ответил на его взгляд. Казуя закусил губу и не отступил, вцепившись в край стола. Несколько секунд они напряженно стояли друг напротив друга. Герцог Орлеанский первым отвел глаза, вздохнул и вернулся в кресло.
- Присаживайтесь, месье, - негромко сказал он. Каменаши чуть улыбнулся маленькой победе и сел.
- Почему вы так уверены, что ваш муж этого не делал?
Казуя больше всего боялся этого вопроса, и он знал, что откровенную ложь Филипп всегда сможет увидеть, поэтому решил сказать правду, но другую.
- Мессир, - Казу вновь грустно улыбнулся, - я знаю это потому, что мой муж, наконец, понял и принял мои чувства.
- Правда? – на секунду просиял герцог.
- Мы провели вместе чудесный месяц. Мы почти не расставались.
- О, дорогой мой, я счастлив за вас.
- Ваша светлость! – воскликнул Казуя, умоляюще складывая руки на груди.
- Месье, я все понимаю, но не уверен, что смогу чем-либо помочь.
- Мой адвокат говорит, что, прежде всего, нужно добиться огласки и вынесения дела на суд.
- Это не так сложно, что еще?
- У обвинения есть свидетель, которого они тщательно скрывают. Вы можете узнать, кто он?
- Я попытаюсь, - Филипп ободряюще улыбнулся. - Не бойтесь, если посол невиновен, я уверен, все обойдется. Ведь это просто недоразумение, так?
- Да, мессир, - Казуя помялся и продолжил, - Ваша светлость, еще кое-что… Состав судей… его определяет король. Вы можете повлиять на это? Я не прошу многого, только капельку справедливости.
Герцог помолчал, размышляя, и негромко ответил:
- Я попытаюсь что-нибудь сделать. Но мои возможности ограничены. А теперь, - он сделал жест рукой, - вам пора.
- Мессир?
- Лоррен проводит вас обратно.
Утро выдалось неожиданно прохладным для начала октября. Холодный ветер гулял по улицам, задувая в переулки и заставляя прохожих ускорять шаг, чтобы как можно скорее попасть куда-нибудь, где есть очаг, у которого можно погреться. Сена плескалась в своих каменных берегах сильнее обычного. Солнце тускло поблескивало из-за облаков. Бедняки старались плотнее закутаться в свои лохмотья и как-то совсем уж неохотно ругали катившие по улицам экипажи.
К Дворцу Правосудия уже стали стекаться люди. Клерки и адвокаты, будущие и нынешние, надеялись увидеть своих коллег за работой: знаменитого в высших кругах, назначенного самим королем, председателя Николя Реми и известного преимущественно в низших кругах мэтра Франсуа Марселона. Редко на ступенях Дворца мелькал расшитый камзол дворянина или вдруг из-под темной накидки показывался подол платья знатной дамы.
Когда часы на башне Дворца Правосудия пробили десять, к небольшому трактиру в дальнем конце площади подъехала всадница. На ней была темно-синяя амазонка и такого же цвета плащ, капюшон которого был низко надвинут на лоб, поэтому разглядеть ее лицо не представлялось возможным. Она спрыгнула с коня и бросила подбежавшему мальчишке мелкую монетку, чтобы он позаботился о нем, а сама скрылась внутри. Через некоторое время она появилась вновь, только уже в сопровождении молодого адвоката в мантии, тщательно завитом и причесанном парике и шапочке. Они, негромко переговариваясь, зашагали к Дворцу Правосудия.
Процесс был открытым, и потому в зале было много людей. Свет просачивался сюда через окна с цветными витражами, отчего по лицам присутствующих прыгали разноцветные пятнышки. Марселон провел Каменаши в дальний угол, достаточно темный, чтобы его не было видно, но вот оттуда все было хорошо видно и слышно. Франсуа ободряюще пожал ему руку и ушел готовиться к заседанию. Казуя оглядел зал, выискивая знакомых, но было слишком темно, и, если кто-то и пришел сегодня на процесс, то Каменаши не смог никого увидеть.
- Господа, суд идет!
Все встали. Сначала вошли судебные приставы в костюмах прошлого века, за ними шествовали судьи - все в темных тогах с горностаевыми воротниками и в квадратных шапочках. Последними в зал вошли обвинитель в красной накидке и Франсуа Марселон.
Сердце Казуи болезненно сжалось, когда в зал в сопровождении двух приставов вошел Аканиши. Он похудел и осунулся, под глазами были круги, а волосы свисали грязными нечесаными лохмами. Казалось, с момента ареста прошло не чуть больше месяца, а по меньшей мере года два. Белая батистовая рубашка на нем была той же самой, в которой он уехал в Люксембургский дворец. Только теперь она превратилась лишь в подобие одежды. Казу прижал ладонь к губам, чтобы не вскрикнуть. Сейчас он видел лишь призрак того человек, которого полюбил. Жалкая тень, истерзанная голодом и заточением. Джин оглядел зал. Каменаши так хотелось подать ему хоть какой-то знак, чтобы поддержать, но он не решился.
Аканиши тяжело опустился на колени на скамью подсудимых и повторил за председателем слова присяги. Николя Реми начал допрос. Он задавал вопросы один глупее другого, и Казуя еле сдерживал гнев. Ему хотелось вскочить со своего места и посильнее ударить этого напыщенного и самодовольного «инквизитора», прославившегося тем, что он любил отправлять людей на костер. Каменаши отчаянно желал оградить Джина от всех бед, от всех лишений и унижений. Казу закрыл глаза. Его руки его комкали белый шелковый платок.
Аканиши терпеливо отвечал на все вопросы. Казу было больно слышать, как надломлено и слабо звучит его голос, который жаркими ночами шептал ему слова любви или тихо-тихо пел старые песни.
Шли часы, обвинение приглашало разных свидетелей, но они до сих пор не раскрыли своего главного доказательства. Казу уже начал надеяться, что слух этот оказался ложным. Ведь получил же он неделю назад послание от Филиппа, в котором говорилось, что, несмотря на все усилия, герцог не смог ничего узнать про этого, якобы все видевшего, человека.
Но вот с самой первой скамьи поднялся человек и взошел на помост; он повернулся, и Каменаши не смог сдержать негромкого вскрика. Тонкие усики, черные волосы и холодные, светло-голубые глаза. Казу помнил его руки, слегка огрубевшие от работы, тонике пальцы, хорошие манеры и то, с каким достоинством держался этот человек, даже когда сгребал в кучи гнилые листья в их саду. Это был садовник, которого он сам же и нанял, – Жак.
- Жак Каро, клянетесь ли вы именем Господа нашего говорить только правду?
- Клянусь, - произнес мужчина, положив руку на Библию и поцеловав распятие.
Каменаши казалось, что ему снится дурной сон. Если этот человек видел, как они избавлялись от тела, то почему тогда он утверждает, что Джин сделал это в одиночку?
Жак спокойно и холодно рассказывал о том, что видел. С каждым словом Казу казалось, что он все глубже и глубже падает в бездну. Чья-то темная, таинственная рука отвела беду от него самого, но зато вина в полной мере обрушилась на Аканиши. Каменаши просто исчез из рассказа, а все присутствующие глазами садовника могли увидеть хладнокровие, даже жестокость Джина, который, казалось, без каких-либо угрызений совести расправился с соперником.
После показаний Жака любые слова защитника, как бы ни старался Марселон, вероятно, не переубедили бы судей. Казуя видел по их лицам, что каждый сам для себя уже вынес приговор подсудимому.
Председатель Николя Реми объявил о завершении допроса свидетелей. Речь обвинителя была короткой, но емкой и сводилась к тому, что показания свидетелей сказали все за него.
Франсуа Марселон, не торопясь, поднялся со своего места. Он помедлил, будто собираясь с духом, коротко вздохнул и начал:
- Господа, прежде всего я не буду призывать вас пренебрегать рассказами свидетелей. Но я прошу вас, господа судьи, отнестись к ним критически. В наши дни слова, даже сказанные под присягой, не всегда правдивы. Единственный настоящим доказательством вины моего подзащитного является рассказ этого человека,- он указал на Жака.
Тот нахмурился и слегка попятился.
- Господа, поверьте, ночью все кошки серы. И поэтому мы с точностью не можем утверждать, кого видел месье Каро той ночью в саду. В доме моего клиента живет много слуг, кто-то из них вполне мог встать пораньше. Так же слова этого человека о том, что сам он в саду оказался почти случайно, вышел посмотреть, как распускаются луноцветы, мы можем подвергнуть сомнению.
Франсуа прошел вдоль сидящих судей, поочередно взглянув на каждого, и продолжил:
- Господа, вы все сами слышали: месье Аканиши в момент совершения преступления был очень далеко от Парижа. Вина посла состоит лишь в том, что он слишком любит свою жену и стремился поскорее к ней вернуться. Ведь именно по этой причине с рассветом он был уже дома.
- Господа судьи, я прошу вас взглянуть на этого человека, - на этот раз Марселон указал на Джина, - непредвзято и спросить себя, мог ли ЭТОТ человек совершить то преступление, несомненно, являющееся ужасным, в котором его обвиняют!
По залу пробежал гул. Франсуа, более ничего не добавив, вернулся на свое место. Пару секунд спустя кто-то с краю нерешительно захлопал, аплодисменты подхватили студенты и клерки помоложе, но вскоре последние хлопки стихли. Каменаши чуть приободрился, посчитав, что тем самым они выразили свою поддержку обвиняемому.
В зале повисла тишина, все напряженно ждали, пока судьи закончат шептаться и примут решение. Председатель Реми смотрел в их сторону, тоже ожидая сигнала. Наконец, один из судей едва заметно кивнул ему.
Николя Реми прочистил горло и церемонно спросил:
- Господа судьи, готовы проголосовать?
- Да, господин председатель.
- Прошу поднять руки тех, кто считает, что подсудимый виновен.
Казуя прикрыл глаза, даже отвернулся. Ему было страшно смотреть. Поэтому несколько секунд спустя он услышал то, что заставило его похолодеть и до боли вцепиться в лавку.
- Суд сказал свое слово, большинство проголосовало «за». Аканиши Джин лишается всех титулов и привилегий, объявляется виновным в убийстве графа Поля де Дюрана и приговаривается к казни через отрубание головы. Подсудимый как не признающий своей вины будет подвергнут пыткам, - председатель повернулся к Аканиши. - Завтра на рассвете священник примет ваше покаяние на площади перед Собором Парижской Богоматери, после чего вы будете препровождены на Гревскую площадь.
... Еще не конец.
* отсылка к фронде
Глава 11. Финал
Музыка для настроения
Глава 11.
Казуя, спотыкаясь, спускался по ступеням Дворца Правосудия. Он чувствовал себя слабым и разбитым, но куда больнее было у него внутри. Казалось, кто-то вынул у него душу и разорвал в клочья, злорадно посмеиваясь. До этого дня плакать и гневаться было рано, а после суда – поздно.
«Как они могли! Почему? Почему именно мы? Именно он?». Он остановился и рассеянно огляделся, словно что-то в окружающем его мире могло дать ответ или хотя бы указать на него. Темнело, люди спешили скорее добраться домой. Под цокот копыт проезжали мимо экипажи. И никому не было дела, что могло заставить эту молодую дворянку с таким бледным лицом, что оно походило на восковую маску, застыть посреди лестницы и начать озираться.
Жак Каро, которому более не нужно было скрываться, прошел мимо бывшей хозяйки, но вдруг обернулся. Его лицо выразило странную смесь удивления и ликования. Он подошел непозволительно близко и, сладко улыбаясь, сказал:
- Похоже, эту ночь ваш дражайший супруг проведет в башне Бонбек. Вы ведь знаете, что это значит?
Каменаши, не сказав не слова, отвернулся. Ему очень хотелось наброситься с кулаками на этого человека, причинить ему такую боль, которая сейчас терзала его самого.
- Значит, нет? Конечно, вы ведь иностранка, - еще шире улыбнулся Жак. - Эту башню Дворца еще называют «хороший клюв». Уже сегодня вечером в умелых руках палача ваш муж запоет совсем другим голосом, как и многие до него. Говорят, этот палач особенно изобретателен.
- Почему вы нас так ненавидите?! – Казуя обернулся к нему со сжатыми кулаками, еле сдерживая ярость. - Что мы вам сделали?!
- Мне? – притворно удивился бывший садовник. - Мне абсолютно ничего. Я просто добрый католик, исполнивший свой долг. Но вот что ваш супруг сделал моему покровителю - это уже более интересный вопрос.
- И еще, - ухмыльнулся он, - чья рука защитила вас, мадам? Ведь в ту ночь я видел не только посла, но и вас, дорогая, но мой господин не пожелал отправить вас на плаху. Подумайте об этом.
Он стал спускаться вниз, но почти сразу обернулся:
- И послушайте совета маленького человека… хотя, кажется, скоро я перестану им быть, – он позвенел монетами в кармане и на секунду мечтательно прикрыл глаза. - Так вот, мадам. Когда придет время - не упрямьтесь слишком долго. Лучше отдайтесь… - он развязно подмигнул, - отдайтесь на волю судьбы.
Жак гоготнул и, насвистывая какую-то похабную песенку, удалился прочь.
«Ублюдок! Отвратительный, мерзкий ублюдок! Думаешь, я так просто сдамся?! Да я растопчу тебя! Радуйся, пока можешь!».
На смену горечи и усталости пришла ледяная ярость.
Казуя стремительно пересек двор Версаля и взбежал по ступеням. Навстречу ему попался какой-то слуга, Казуя резко поинтересовался, здесь ли герцог Орлеанский. Испуганный мужчина сказал, что принц вероятно в восточном крыле. Каменаши, подхватив юбки, помчался по галереям и коридорам.
Он боялся остановиться, горькое всепоглощающая безысходность гнала его вперед. Казу казалось, что ее призрак несется вслед за ним на быстрых крыльях. Потому Казу продолжал бежать вперед, лишь бы не думать о будущем, и о том, что будет, когда она все же догонит его.
Наконец, он увидел в конце коридора Филиппа. Тот стоял у окна и задумчиво, как несколько недель назад сам Казуя, смотрел на неспешно несущую вдаль свои воды Сену.
- Мессир! – воскликнул Каменаши. Принц чуть вздрогнул и обернулся. Казу подбежал и упал на колени у его ног. Герцог чуть улыбнулся и протянул руку, чтобы помочь ему встать.
- Мой принц, - он вцепился в ладонь и посмотрел на Филиппа снизу вверх. - Мой принц, я умоляю! Я умоляю вас о помощи!
- Мой друг, - герцог накрыл его руку своей, - но что я могу сделать?
- Вы уже слышали? Слышали? Его казнят завтра на рассвете! Из-за меня! – отчаянно выкрикнул он, - Это я виноват!
Казуя припал щекой к его ладони, чуть слышно подвывая. Филипп за плечи поднял его с пола и чуть приобнял.
- Да, я слышал, - Филипп опустил голову, - дурные вести всегда… распространяются быстро.
- Я умоляю вас, Ваша светлость! Сделайте хоть что-нибудь! – Казуя видел в нем свою последнюю надежду и цеплялся за него, как тонущий за соломинку.
- Пожалуйста! Только бы он жил! – шептал он так, что Филипп даже через рубашку чувствовал жар его дыхания.
Герцог сжал его руку и едва заметно кивнул.
***
«Господи, откуда столько людей?» – раздраженно подумал Казуя, разглядываю огромную толпу, собравшуюся на площади рядом с Собором и окружившую крошечную площадку посередине.
«Кто вы?» – мысленно взывал он к народу, - «Почему вы здесь? Зачем вы пришли? Порадоваться нашему горю? Увидеть смерть невиновного?».
Каменаши видел, как на низкий помост взошел человек, и он не мог поверить своим глазам. Не может быть, чтобы это был тот же человек, которого он видел еще вчера! В суде Джин выглядел изможденным, оголодавшим, худым мужчиной, казавшимся чуть старше своего возраста из-за темных кругов под глазами. Но сейчас Аканиши превратился в незнакомца. Казуя был слишком далеко, чтобы четко разглядеть его лицо – он лишь видел, что кожа его, всегда бывшая чуть смуглой, от синяков и кровоподтеков стало лилово-фиолетовой. Джин прихрамывал, когда шел, и с трудом смог опуститься на колени. Сердце Казуи сжалось от боли. Он знал, что самые ужасные следы от пыток скрыты под одеждой.
Джин сжимал в ладонях толстую сальную свечу и равнодушно повторял за священником слова покаяния. Закончив, он оглядел толпу и, Казуе показалось, что на короткий миг, на долю секунды, их взгляды встретились. А может ему только почудилось. Но всадница в белом на белой лошади должна быть заметна даже в такой толпе.
Неожиданно сначала тихо, чуть слышно, а потом все громче и громче - Аканиши запел. Это была одна из тех грустных южно–французских, которыми он развлекал Казу, когда по ночам, разгоряченные и немного усталые от любви, они не могли заснуть. Песня его была, конечно, о любви.
Скорей погаснет в небе звёздный хор
И станет море каменной пустыней,
Скорей не будет солнца в тверди синей,
Не озарит луна земной простор,
Скорей падут громады снежных гор,
Мир обратится в хаос форм и линий,
Чем назову я рыжую богиней
Иль к синеокой преклоню мой взор.
Я карих глаз живым огнём пылаю,
Я серых глаз и видеть не желаю,
Я враг смертельный золотых кудрей,
Я и в гробу, холодный и безгласный,
Не позабуду этот блеск прекрасный
Двух карих глаз, двух солнц души моей.
Раньше такой сильный и чистый голос Джина сорвался и затих.
«О, любовь моя, прости меня! Знаю я, что песня для меня. Но стадом окружены мы. Пришли они посмотреть как ты, мой ангел, смерти предан будешь! Твоя смерть лишь дешевое представление для них! Кровавое пиршество! Ради тебя я пошел бы против всего мира. Хотел бы я, меч окропив в крови врагов, защитой тебе стать. И бед от всех… опорой для тебя ».
Казуя впервые за последнее время не смог сдержать слез.
- Как больно, Господи, - шептал он, - как больно!
Сердце, разбитое вдребезги, холодными осколками резало грудь изнутри. А слезы все капали из глаз.
Внезапно кто-то сунул грубоватый хлопковый платок ему в руку. Каменаши чуть вздрогнул и обернулся - рядом с ним на неказистой, пегой кобылке сидел Марселон. Казуя благодарно кивнул ему, смахнув слезы.
Один из солдат грубо подтолкнул Аканиши к повозке, на которой его должны были доставить к месту казни. Толпа всколыхнулась и потянулась к Гревской площади.
Казуя слегка тронул поводья. Франсуа бросил на него взволнованный взгляд:
- Вам не стоит это видеть, госпожа.
- Я должна. Я должна быть с ним до конца.
Когда Каменаши достиг площади, то оказался еще дальше от Джина, чем раньше. Осужденный уже опустился на колени, положив голову на плаху, лицо его было скрыто волосами.
Казуя закусил губу, когда топор палача взметнулся высоко вверх. Он на секунду зажмурился, а народ восторженно вздохнул. Палач поднял голову осужденного за волосы и показал беснующейся толпе.
Каменаши вцепился в поводья так, что те больно врезались в кожу даже сквозь перчатки. Марселон потянулся и коснулся его руки.
- Не стоит месье, - холодно сказал Казу, - я больше не намерена плакать.
Он тронул пятками бока Арро и медленно направился в сторону выезда из города.
- Прощайте, месье Марселон. Спасибо за все.
- Прощайте, мадам, - тихо ответил Франсуа.
Каменаши чудилось, что он слышит, как капли крови, капающие из отрубленной головы, мерно ударяются о помост.
Арро, понурив голову, брел по проселочной дороге. Каменаши не мог оторвать взгляда от седла. Он не смел, да и не хотел, хоть на миг отвлечься от созерцания крошечных потертостей на луке. Мир вокруг представлялся ему темной выжженной пустыней, где то тут, то там виднелись огненные трещины – провалы в подземный мир. Наступишь на такую и сразу провалишься прямо в ад.
Ему на ладонь упала крупная капля, но то была не слеза. Его глаза оставались сухими. Казуя запрокинул голову. На лоб упала еще одна капля, и он вздрогнул. Светло-серые облака над ним – не грозные, а какие-то печальные, задумчивые и чуть торжественные. Дождинки одна за другой падали ему на лицо, скатываясь вниз по скулам, оставляя мокрые дорожки. Он не шевелился, наслаждаясь прохладной влагой, струящейся по лицу, проводя языком по мокрым губам. Но вот ливень хлынул в полную силу, и тогда Казу сгорбился в седле, натянув капюшон почти до носа, и пришпорил коня.
- Домой, Арро. Домой, - прошептал он.
Полчаса спустя, когда Казуя остановился перед крыльцом особняка, вся его одежда стала тяжелой и холодной от воды, свисала грязно-серыми лохмотьями с плеч. Каменаши мешком сполз с лошади и, пошатываясь, стал подниматься по ступенькам. Он мелко, отвратительно дрожал. Сердце готово было выскочить из груди, будто он был перепуганным глупым зайцем, который попал в охотничьи силки. Где-то на середине лестницы его подхватили заботливые сильные руки Минако. Он смутно помнил, как она почти дотащила его до спальни, раздела и усадила в деревянную ванну с горячей водой.
«Что будет теперь? – медленно текли у него в голове мутные, несвязные мысли. - Что будет со мной? Быть может, лучше мне было взойти на эшафот вместе с ним? Любовь моя, смотришь ли ты сейчас на меня с небес? Ведь ты не можешь быть в аду. Чего бы ты хотел от меня? Чего бы ждал? Взять в руки меч? Отомстить? Простить? Забыть? Любовь моя, прости меня! Прости!».
Глаза Казу слипались, и, как ему показалось, он на мгновенье прикрыл их. А когда вновь открыл, вокруг было темно, только угли в камине бросали зловещие, красные отсветы на стены комнаты. Каменаши лежал в своей постели, до подбородка укрытый одеялом. В покоях было тепло, но его бил озноб. Ноги свело судорогой, он вцепился ногтями в простыню и глухо застонал. Когда боль отступила, Казу встал с постели и, как в бреду, подошел к окну. Его качало и подташнивало, ноги путались в складках ночной рубашки. В голове вертелась навязчивая мысль, что ему просто необходимо прямо сейчас открыть окно и глотнуть свежего воздуха.
Створка распахнулась неожиданно легко, и Казу еле устоял на ногах, вцепившись в ручку. Оконная рама обиженно скрипнула. Он услышал, как надсадно завывает ветер и, что дождь уже прекратился, но еще падающие с крыши капли звонко ударялись о подоконник. Далеко в саду тихо пропела авдотка свою грустную заунывную песню.
Каменаши высунулся из окна до пояса и полной грудью вдохнул холодный, влажный воздух. Он взобрался на подоконник и посмотрел вниз. Прямо под окном виднелась тень от палисадника, огороженного невысоким кованым заборчиком. Если сделать один крошечный шажок вперед, то упадешь грудью прямо на короткие, но острые прутья. Казуя представил, как холодный металл входит в грудь… солоноватый, железный вкус крови во рту… и красная струйка побежит по губам.
Разве осталось у него в жизни еще хоть что-то, ради чего стоит жить? Казу посмотрел вверх, надеясь увидеть звезды. Но небо после дождя все еще было закрыто тучами.
Он спрятал лицо в ладонях. Холодно, как холодно... Но не от ветра, а от того, что больше не горит огонь внутри. Сгорело все дотла, лишь пепел внутри. Голова закружилась, и он качнулся навстречу темноте.
В последний момент кто-то дернул его за подол рубашки и втащил обратно в комнату. Казу закричал и стал вырываться, судорожно глотая воздух.
- Нет! Нет! Пусти! Зачем вы удерживаете меня?! Я должен последовать за своим господином! Самурай не может жить, когда его даймё уже перешел в загробную жизнь!
Минако закрыла ему рот ладонью, заставляя взглянуть ей в лицо, и негромко, но твердо сказала:
- Тише, господин. Вы перебудите весь дом. Не престало самураю впадать в истерию.
Казу больше не кричал и не сопротивлялся, только глаза его продолжали бешено бегать, будто у одержимого.
- Вы еще успеете убить себя. Подумайте о мести, господин. Вы ведь не хотите, чтобы даймё было стыдно за себя и за вас перед предками?
Каменаши медленно кивнул.
- Вот и хорошо,- будто маленького похвалила она его, - возвращайтесь в кровать. Вам нужно набраться сил.
Он апатично покивал и с помощью Минако добрался до постели, чтобы уже через несколько минут погрузиться в неспокойный, тревожный, горячечный сон.
***
Бледное осеннее солнце слабо пробивалось сквозь светло-серые облака. Ветер над головой шумел в листьях. Лужи на каменной дорожке в саду не успевали высохнуть, как вновь начинал накрапывать дождь. По серо-коричневой после дождя, взбаламученной воде в неработающем фонтане плыли первые желтые с черными прожилками листья. Осень вступала в свои права. Долгое лето уходило прочь, оставаясь в памяти запахом мелких диких яблок, цветов и блеском недавнего счастья. Казу казалось, что вместе с последними теплыми днями утекают сквозь пальцы золотые капли надежды. Сейчас сложно было поверить, что еще пару месяцев назад это серое, бледное лицо ежеминутно озарялось лучезарной улыбкой.
Каменаши опустил пальцы в воду и прошел по кругу, вдоль бортика фонтана. От холода по коже побежали мурашки. В последнее время его часто знобило, будто Казуя так и не оправился после недельной горячки, когда он то часами смотрел в потолок, то метался в беспорядочном бреду. Казу плотнее запахнул плотный, тяжелый плащ подбитый мехом.
- Мадам, - окликнул сзади кто-то. Каменаши обернулся и, тускло улыбнувшись, присел в реверансе.
- Герцог вновь попросил вас навестить меня, шевалье? Право, не стоило, – Казу подал ему руку для поцелуя.
- Нет, мадам, - Филипп де Лоррен не спешил отпускать его пальцы, - на этот раз это мое собственное желание.
- О, - несколько растерялся Казуя, мягко забирая ладонь. - Как любезно с вашей стороны.
В неловком молчании прошли они по саду. Как показалось Казуе, Лоррен несколько раз порывался дотронуться до его руки, но так и не решился.
- Мадам, - начал он, - признаться, я шел к вам с вполне определенной целью. Я знал, что хочу сказать… что должен сказать. Но решимость неожиданно оставила меня.
Каменаши преданно посмотрел на него снизу вверх своими печальными, бархатно-карими глазами.
- Здесь вам некого стыдиться, друг мой, - просто ответил он.
- Стыд? Нет, это не то чувство.
Де Лоррен порывисто отвернулся, отошел и осторожно присел на влажную скамейку.
- Вы мне нравитесь, - он помедлил, будто стараясь придать значимости моменту. - Я хочу вас.
- Что? – Казуя от удивления замер с открытым ртом. - А как же...
- А как же Филипп? Это вы хотели спросить?
- Д-да,- выдавил Каменаши, - к тому же вы ведь не любите женщин. Это все знают.
Лоррен как-то особенно хищно улыбнулся, поднялся и подошел к нему очень близко. Казуе пришлось запрокинуть голову, чтобы продолжить смотреть ему в лицо.
- Но ты ведь и не женщина, - тихо ответил шевалье. Его прохладные пальцы очертили скулы Каменаши и остановились на подбородке. Но спине у Казуи пробежали мурашки.
- Откуда вы знаете?
- Мой милый Филипп бывает так слеп, не правда ли? Он умелый интриган, и у него изощренный ум. Но когда дело касается чувств, Филипп становиться наивным, как ребенок, - де Лоррен провел большим пальцем по его губам. - Он так любит меня, что рассказывает все, что я хочу услышать. Он и представить себе не может, чтобы кто-либо мог переиграть его.
Каменаши оттолкнул его и, гневно сдвинув брови, воскликнул:
- Зачем вы говорите все это?!
- Потому что теперь ты мой! Я заслужил это право, когда устранил всех на своем пути!
Казу открыл рот, но сил что-либо сказать не было.
- Никто тебе здесь не друг, воробышек. Даже Филипп не пойдет против меня. Он дает мне все, что я хочу. А я хочу тебя!
- Это… - Каменаши с трудом совладал с гневом, - это вы?! Вы! И Поль… и Джин? Вы виноваты?!
Он обличающее ткнул пальцем в мужчину.
- А я думал, тот садовник передал послание, - пробормотал шевалье и шагнул к нему.
- Послание? Послание… не сопротивляться слишком долго?
- Мне нравится завоевание, но я устаю от долгой осады.
Лицо Казуи будто окаменело. Он, сузив глаза, со злостью посмотрел на Филиппа, и сказал негромко:
- Я не переходящий приз и не трофей. Я человек. Вы… убили все, что было мне так дорого. Вы не глупы, так почему же все еще надеетесь, что я приму вас?
Лоррен наклонился вперед и, чуть приподняв брови, ответил:
- Потому что я всегда получаю то, что хочу.
- Убирайтесь. Я больше никогда не желаю видеть вас здесь. Вон из моего дома!
- Не стоит так поступать со мной…я…
- Убирайтесь! – повторил Каменаши.
Шевалье де Лоррен поклонился и зашагал вверх по дорожке, но через десяток шагов обернулся и громко сказал:
- Тебя больше некому защищать! Когда я приду в следующий раз, встреть меня как подобает!
Казуя вихрем влетел в дом и взбежал вверх по лестнице, зажимая рот ладонью. «Нельзя, никак нельзя плакать», - внушал он себе. - «Слезы не помогут. Лишь месть! Думай об этом, Казуя. Думай только об этом!».
Он открыл дверь в спальню и замер на пороге. Посередине комнаты стояла высокая плетеная корзина с цветами. Каменаши, затаив дыхание, нерешительно приблизился к букету. Он коснулся нежных зеленых стеблей хмеля, черемухи и камелий. Их запахи причудливо смешивались, щекоча нос. Запах был резковат, но сладок. Казуя наклонился и заметил среди бледно-розовых лепестков маленький конвертик. Он аккуратно, стараясь не нарушить композиции, вынул его и прочел короткое, всего в одно слово, послание: «Венеция».
- Венеция? – Казу окинул взглядом корзину и вновь вернулся к письму. Сердце его забилось часто-часто, будто готовое выпрыгнуть из груди. Он стремительно кинулся вон из комнаты, выбежал в холл, перегнулся через перила и позвал в пустоту:
- Мина!
Девушка показалась из боковой двери в кухню.
- Мина! Кто принес цветы в мою комнату?
- Мадам? - растерянно произнесла Минако.
- Ну давай же, глупая, вспоминай!
- Кажется, утром приходила помощница цветочницы…
- Она не говорила, кто заказал букет?
Служанка покачала головой.
- Пошли в лавку, откуда доставили цветы. Пусть Гилен узнает, кто их прислал.
Мина сделала книксен и поспешила выполнять поручение.
Казуя приказал себе успокоиться и нарочито медленно вернулся в свои покои. Он опустился в кресло, стараясь не смотреть на цветы, но все равно, то и дело бросал на букет вороватые взгляды.
- Камелии… розовые. «Тоскую по тебе», – прошептал он. - Хмель? «Мы еще встретимся»? И черемуха…
Он подошел к стеллажу и снял с полки маленькую, пострадавшую от дождя книжку в темной обложке. Пальцы любовно погладили корешок.
- Черемуха… - зашелестели страницы.
Ему нужно было удостовериться.
«Мне многое нужно тебе рассказать", "Хочу увидеть тебя как можно скорее!".
Книжка выпала из ослабевших рук. Казуя постоял несколько секунд, а потом поспешил в кабинет Джина. Он, чуть покусав перо, принялся быстро писать. Несколько минут спустя он присыпал письмо песком, сложил вчетверо и запечатал конверт. Потом он спустился вниз и вручил письмо одному из лакеев с наказом скорее доставить его Марселону.
Вечером Казуя с тревогой и волнением выслушал рассказ смущенной цветочницы о человеке в темном плаще, лица которого она, к сожалению, не видела. Затем он встретился с Марселоном. Они долго негромко беседовали. Франсуа делал некоторые пометки на кусочке бумаги. Когда за окнами совсем стемнело, и часы пробили полночь, адвокат уже привычно пожал Казуе руку и отправился домой.
Каменаши вновь пренебрег сном и до рассвета, он то нервно мерил шагами комнату, то кидался к креслу, иногда старался что-то писать или впадал в болезненную задумчивость, мыча и закрывая лицо руками. Сомнения, горечь, надежда носились вокруг него зловещими тенями. Временами они сталкивались друг с другом, смешивались и вновь распадались на отдельные части, продолжая кружить вокруг, мучая Каменаши.
Когда первые робкие лучи солнца осветили кабинет, он вновь взялся за перо.
«Милый Филипп, это мое последнее письмо вам, так что прошу простить мне эту фамильярность и неподобающее обращение.
Милый Филипп, спасибо вам за то, что помогли мне обрести счастье. И пусть оно было недолгим, но я все равно безмерно благодарен вам. После смерти Джина жизненная сила будто покинул меня. Франция отторгает меня, и я больше не могу сопротивляться. Я уезжаю. Может, южное тепло поможет мне хоть немного ожить…
Но, прежде чем исчезнуть из вашей жизни, я хотел бы рассказать вам о том, какую змею пригрели вы у себя на груди. Не позволяйте любви ослепить вас, мой друг» - Казуя помедлил и дописал еще несколько строк. Он еще подумал и приписал:
«Мессир, прошу вас, выполните мою последнюю просьбу. Самое последнее мое пожелание…» - Каменаши помедлил, не решаясь написать то, о чем так долго думал. Он намеренно разбередил старые раны, чтобы больше не сомневаться. После Казуя дописал письмо, перечитал и, удовлетворенно покивав головой, подписался: «С надеждою навсегда остаться вашим другом, Аканиши Казуя».
Несколько недель спустя.
Карнавал в Венеции - это всегда грандиозно событие. Сорок дней до Великого поста. Время, когда ничто не может быть названо слишком стыдным, слишком смелым, слишком безрассудным, слишком распутным. Все сорок дней в воздухе витает непрекращающееся ощущение праздника и свободы. Свободы от моральных устоев, от работы, от всего, что делает жизнь сложной и рутинной. Вокруг больше нет людей, только сказочные существа в разноцветных, вычурных масках. Венеция встретила его пьянящим ароматом вина, духов, пряной еды и воды из канала.
Здесь его никто не знал, и смысла прятаться не было, так что Казуя предпочел оставить все свои роскошные платья в сундуках. Волосы, которые раньше были чуть ниже лопаток, теперь едва доставали до плеч и почти всегда были подвязаны темно-синим бархатным бантом. Каменаши бродил по улицам, прикрыв лицо золотистой полумаской. Он искал здесь одного человека. Самого важного человека.
Карнавал шел уже неделю, и Каменаши сильно сомневался, что среди всех этих костюмов и разрисованных лиц есть возможность разыскать кого-либо. Но накануне вечером он получил еще одну записку с цветами. Маленький трогательный букетик кореопсисов. Небольшие широко раскрытые миру желтые и красные цветки на тонких стебельках. "Лучшее - впереди!" – вспомнил Каменаши и улыбнулся. Впервые за несколько месяцев он и вправду улыбался, а не просто растягивал губы в ее блеклом подобии. Но Казуе все еще было страшно. «Что если все это - чья-то глупая, жестокая шутка? Но цветы… ведь никто не мог знать». Голоса надежды и опасения перебивали друг друга, путая мысли.
- Мост Риальто? – удивился он, вращая в пальцах записку на плотной гербовой бумаге с непонятным оттиском.
И вот теперь он пробирался сквозь толпу под сводами арки к площадке посредине моста. Это был довольно необычный мост, единственный соединяющий берега Гранд-канала друг с другом. Две его части поднимались вверх, чтобы встретиться на небольшой площадке, возвышающейся над водой чуть больше чем на 22 пье*.
Казуя остановился на площадке, тяжело дыша - он очень спешил. Не зная, куда приведет его любопытство и надежда, он все же не мог подниматься спокойно, поэтому почти все время по пути сюда он почти бежал.
Все вокруг было очень ярким. Кто-то прогуливался в одиночестве; парочки же, хихикая, пробегали мимо или останавливались посмотреть на проплывающие по каналу гондолы; шумные компании «вечных студентов» много пили и пели, на ходу сочиняя короткие, забавные стишки. А Каменаши оглядывался по сторонам и волновался так, что у него перехватывало дыхание.
- Ну же! – мысленно уговаривал он кого-то. Позвякивая бубенцами на колпаке, прошел мимо жонглер. За ним пробежала в сторону площади Сан-Марко группа Арлекинов, Пьеро, Панталоне; окруженная воздыхателями громко смеялась Коломбина. В ответ на меткую шутку она звонко поцеловала в щеку Пьеро, чем вызвала волну негодования среди остальных, так что пришлось одарить поцелуями и их.
Казуя усмехнулся, провожая их взглядом. Когда он вернулся к созерцанию реки, то понял, что уже не один.
Темная маска, темный плащ и широкополая шляпа. Чтобы понять, кто перед ним, ему было достаточно просто взглянуть в глаза, поблескивающие через вырезы в маске.
- Ты жив! – успел он воскликнуть, прежде чем мужчина привлек его к себе за шею и поцеловал. Стих шум карнавала, исчезли люди, запах, шелест канала. Зато пришло осознание того, что лишь с ним Казуе суждено целоваться всю оставшуюся жизнь. Эта мысль не испугала его, а наоборот - дала чувство странного покоя и стабильности.
Его руки и запах, мягкие губы и настойчивый язык – все было именно так, как он и запомнил. Остро и терпко почувствовал он все это после долгой разлуки.
- Боже мой! – из глаз потекли слезы. – Это и правда ты? Правда же?
- Я, - спокойно ответил Джин. Казуя задрожал от голоса, который, казалось, не слышал тысячу лет. Он не выдержал и упал на колени, повторяя:
- Господи, это ты! Это ты! Ты!
Аканиши рассмеялся и, тоже опустившись на колени, прижал его голову к своей груди. И, как прежде, уткнувшись носом ему в подмышку, Казуя вцепился в рукава его рубашки.
- А ты не исчезнешь?
- Нет. Ни одна сила во всей Вселенной не остановит меня на пути к тебе. Я всегда буду с тобой, любовь моя.
*прим. ав: старая французская единица, примерно 7 м
Эпилог.
«Милый друг,
последние слухи из Парижа могут порадовать вас. Моя милая жена Генриетта навела короля на мысль выслать Лоррена в Лион, а оттуда он отправится в замок Иф. Признаться, я неутешен. Но надеюсь, что смогу уговорить брата отправить его, например, в Рим. Он пообещал мне, что больше не будет шалить. Просто в этот раз он заигрался.
К тому же, небезызвестный вам Жак Каро был найден мертвым. Его труп изрядно обглодали бродячие собаки. Бедняга не успел насладиться свалившимся на него богатством. Какая потеря для общества! А я всегда говорил, что шпионы и подлецы долго не живут
Друг мой, надеюсь, что с вами все будет хорошо. Я знаю, ваше Счастье рядом с вами. Надеюсь, палач не слишком постарался, выпытывая у него признание.
Друг мой, никогда не забывайте, что в Париже всегда будет тот, кому вы можете доверять.
А я никогда не оставлю надежды вновь увидеть вас в своем доме.
С самыми дружескими чувствами, Филипп, герцог Орлеанский».
- Что там? – лениво спросил Джин, все еще валявшийся в постели, хотя солнце уже давно встало из-за горизонта. Но Венеция во время карнавалов жила ночной жизнью, поэтому за окном лишь негромко шумел все еще сонный город.
Казуя сел на постель рядом с Аканиши и, наклонившись к нему, шепнул:
- Филипп написал, что выполнил мою последнюю просьбу.
- У тебя талант заводить друзей, - рассмеялся Джин.
Он долго смотрел на Каменаши, но не выдержал, притянул его за ворот рубашки и поцеловал.
Ну вот и все)) Три месяца ... прошло три месяца с первой главы.
было трудно... но мне все равно понравилось.
Спасибо вам, дорогие читатели! Всем тем, кто проделал вместе со мной этот долгий путь))
Отдельное спасибо [J]umi~kuraki[/J]! Ты больше, чем просто бета))
Бета: [J]umi~kuraki[/J]
Название: Look at me
Персонажи: Каменаши Казуя, Аканиши Джин
Рейтинг: PG-13 - R
Жанр: AU
Дисклеймер:
Все ситуации вымышленные, все имена придуманные,
все названия условные, все совпадения случайные,
все фотографии поддельные, все тексты созданы генератором случайных слов.
Примечание: в тот пост уже не влезает))
Надеюсь, вы ждали новую главу) Предпоследняя. Неужели дело и правда идет к концу... мне хочется поскорее закончить, но и расставаться не хочется.
Глава 10. Есть ли еще надежда?
Глава 10
Казуя растерянно посмотрел на листок. Он поднял его, будто собираясь перечитать, но в последний момент, глухо зарычав сквозь зубы, со злостью смял. Где-то внутри него маленький испуганный мальчик кричал: «Так нечестно! Несправедливо! Не может быть!».
Внутри у него все клокотало от ярости и страха. Пришлось до звона в ушах сжать зубы, чтобы не закричать. Каменаши глубоко вдохнул: ему нельзя было показывать окружающим, в какое волнение привело его это послание. Он просто стоял посреди холла, пытаясь вернуть свой рушащийся мир хоть в какое-то подобие равновесия.
Со двора вновь послышался топот копыт. Казуя взволнованно обернулся и поспешил наружу, надеясь, что, может быть, это Джин или кто-нибудь еще, кто сможет сказать, что все это глупая, несмешная шутка. Он вышел на крыльцо и почти сразу присел в реверансе.
- Шевалье, - тихо поприветствовал он спешивающегося с коня мужчину.
- Мадам, - Филипп де Лоррен поклонился, слегка прикоснувшись губами к его руке, и окинул Казую изучающим взглядом.
- Вы уже слышали? – осведомился он, протягивая руку, будто желал утешить Каменаши, но вспомнив о приличиях, остановился.
- Я получила письмо. Умоляю вас, месье, скажите, что это неправда! – его голос сорвался на крик.
- Я боюсь, что все же - правда. Весь двор гудит. С самого утра все только об этом и говорят.
- Как все произошло? Вы были там? – Казуя, ломая руки, сжал одну ладонь другой так, что они побелели.
- К сожалению, нет, мадам, - он неловко помялся, перебирая пальцами поля своей широкополой шляпы с золотистыми перьями.
- О, прошу прощения. Я совсем забыла о манерах. Как жестоко с моей стороны держать вас на пороге, да еще и в такую жару! - Казуя сделал несколько неуклюжий приглашающий жест. - Прошу, идемте.
Он быстро повел гостя влево от центральной широкой лестницы, а затем пропустил его в залитую ярким солнечным светом маленькую гостиную, обставленную во всех оттенках зеленого. Хотя скорее это помещение можно было назвать библиотекой: вдоль двух стен тянулись высокие массивные стеллажи, а два больших, почти во всю стену, французских окна выходили в сад.
Каменаши присел на низенький диванчик, обтянутый светло-зеленым шелком в мелкий, бледно-розовый цветочек. Он как-то растерянно расправил юбки платья. Лоррен опустился на точно такой же диванчик напротив него, так что теперь их разделял только крошечный низкий столик.
Казуя помялся, не зная, как вновь приступить к расспросам. Он нервно облизал губы:
- Скажите, что говорят при дворе? Ведь это все - просто большое недоразумение, не так ли?
- Я мало что знаю, мадам. Все это лишь слухи. Впервые я услышал об этом вчера, поздно ночью. В то время мы с герцогом навещали старую Генриетту Марию, его тетку. Она совсем плоха, - он покачал головой и механически перекрестился, - боюсь, осенью нас ждет большая утрата. Но я отвлекся, простите, - шевалье сделал жест рукой, будто отмахиваясь от грустных мыслей.
- Сначала никто не мог поверить, что эти разговоры об аресте могут оказаться правдой. Это показалось мне ну совсем уж невероятным! Вы, верно, осведомлены, что у Люксембургского дворца не очень хорошие отношения с Версалем, - последнюю фразу он произнес, сильно понизив голос, а продолжил уже совсем шепотом, - у нашего короля хорошая память: больше двадцати лет прошло с момента бунта*, а герцогиня Монпансье все еще в опале. Знаете, ведь многие думали, что после ее свадьбы Луи, наконец, перестанет относиться к бедняжке с подозрением. Но нет! Ничего подобного! Просто ничего!
Он всплеснул руками, приходя в какое-то притворное уныние.
- Герцогиня не так давно почти перестала бывать при дворе. И я думаю, это самое мудрое ее решение, хотя, правду сказать, мадам, герцогиня никогда не отличалась умом.
- Шевалье, пожалуйста, не отвлекайтесь, - Казуя умоляюще сложил руки, подаваясь вперед.
- О, - Лоррен рассеянно и смущено улыбнулся, - мадам, я прошу прощения. У вас беда, а я болтаю о всяких глупостях. Но мне нечего больше вам рассказать. Фил… герцог Орлеанский как только узнал о вашем несчастье, тут же послал меня проведать вас. Но, как я вижу, вы неплохо держитесь.
- Признаться, месье, я еще не до конца осознала произошедшее. Все еще надеюсь, что это просто ошибка.
Лоррен пристально посмотрел на него, от чего Казуе стало не по себе, и стал подниматься, собираясь уйти.
- Шевалье, - Каменаши внезапно понял, что должен сделать для начала, - Шевалье, не могли бы вы устроить мне встречу с Принцем?
- Мадам, - де Лоррен слегка растерялся, - я боюсь, что не смогу помочь.
Каменаши опустил голову и посмотрел на свои ладони. Оказывается, они все еще сжимали мятый листок.
- А письмо? – Казуя взглянул на мужчину с надеждой. - Письмо вы можете ему передать?
Де Лоррен задумался на минуту, а потом напряженно кивнул.
- Подождите, пожалуйста, меня здесь, - Казуя апатично улыбнулся и поспешил наверх, в кабинет Джина. Он быстро набросал несколько коротких строк, запечатал письмо и вернулся в гостиную.
- Вот, - Каменаши протянул конверт шевалье. Лоррен поклонился, вновь поцеловал Казуе руку и вышел.
Казу машинально потер тыльную сторону ладони, где ее коснулись чужые губы, прошелся по комнате и остановился у окна. Солнце заливало его любимый, теперь ставший таким ухоженным, сад; яркие цветочные бутоны набухли, готовые раскрыться. Казуя мрачно оглядел свои «владения», почти чувствуя сладкий аромат и, казалось, ощущая на коже теплый ветерок. Погода будто потешалась над ним, над его горем. Все это буйство красок и радость жизни так резко и насмешливо контрастировало с печатью горького отчаяния, выжженной на его сердце. Каменаши прекрасно понимал, что это только начало, что он, вероятно, хлебнет еще немало горя. Много впереди испытаний, которые нужно выдержать, вытерпеть. Казуя решительно сжал кулаки, решив, что ни за что не сдастся. «Они ошибаются, и я смогу это доказать! Кто-то горько пожалеет, что выступил против меня!».
Ему хотелось, чтобы небо потемнело, и ударил гром, разразилась буря, свирепствовал ветер, и дождь бился в окна. Сверкающая молния озарила бы все вокруг. Каменаши с надеждой взглянул на чистое голубое небо и тихо вздохнул.
Он отвернулся от живописной картины природы и резко позвонил в колокольчик. Вошла служанка и сделала легкий книксен, ожидая распоряжений.
- Скажи, управляющему, что я жду его в саду, - велел Казуя. Девушка молча кивнула и вышла.
Каменаши через некоторое время тоже покинул гостиную, прошел по коридору, повернул налево и оказался вновь на том крыльце, которое видело так много за последнее время: расставание Джина с любовницей, ревность Казуи, их любовь и, наконец, тело убитого.
Летний ветерок трепал выбившиеся из прически волоски. Казуя медленно брел по дорожке вглубь сада. Грустные, тяжелые мысли одолевали его. Где найти силы, чтобы не отступить, чтобы не дать слабину? Ведь так хочется убежать от проблем и спрятаться в месте, где никто не найдет тебя и не сделает больно.
Месье Гилен нагнал его уже у фонтана. Он всегда был подчеркнуто вежлив и учтив, поэтому и сейчас он начал разговор только после того, как Казуя остановился и поднял на него глаза.
- Мадам, - управляющий слегка поклонился. Казуя только склонил голову.
- Месье, - он решил сразу перейти к делу, - вы, конечно, слышали о… несчастье, посетившем нас?
- Да, госпожа. Чем я могу помочь?
- Я совершенно не знаю, что мне делать, - Казу устало потер переносицу, - я не знаю французских порядков, не знаю, как защитить то, что мне дорого! Вероятно, - он помедлил, - нам понадобится адвокат? Скажите, кто вел дела посла?
- Мэтр Франсуа Марселон. И, мадам, я взял на себя смелость уже послать за ним. Он будет к вечеру.
- Спасибо, месье Гилен, - Казуя слабо улыбнулся. - Когда он прибудет, проводите его в кабинет моего мужа и пошлите за мной. Я буду ждать здесь.
- Да, мадам, - управляющий вновь поклонился и пошел к дому.
Каменаши присел на край фонтана, опустил голову и растерянно посмотрел на свои руки. Он знал, что ему нужно быть сильным и не отчаиваться. Но Казуя не мог понять, чего бы в такой ситуации ждал от него Аканиши. Он думал о том, что, вероятно, лучше всего было бы пойти и сдаться властям. Но ведь не для того же Джин рисковал собой, покрывая истинного преступника!
Каменаши долго размышлял над разными вариантами развития событий, пока у него не разболелась голова. Он обхватил ее руками и потряс ею из стороны в сторону, будто собираясь вытряхнуть все лишнее, а затем тяжело вздохнул. Ему только восемнадцать, он едва успел узнал, что значит любить по-настоящему! Ему хотелось плакать. Закрыться бы где-нибудь ото всех, спрятаться и, сетуя на несправедливость мира, долго-долго не отрывать мокрое, распухшее от слез лицо от подушки. Рыдать в полный голос, выть, как подстреленный, дикий зверь. Шататься по комнате, выкрикивая проклятия.
Как трудно ему было сохранять спокойствие, когда колени дрожали и подгибались от каждого шага! Нужно было думать, что делать дальше, невозможно просто бросить того, кого любишь, а ему бы броситься на колени и молить небеса о помощи! Неизвестность будущего тяжко давила на его плечи. Он будто вдруг потерял опору под ногами. Резко навалившееся на плечи горе придавило его к земле, норовя переломить пополам и растоптать в прах. Руки и ноги налились свинцовой усталость, так что даже поднять их было сложно. Каждый шаг, будто босыми ступнями по битому стеклу, по раскаленным докрасна углям. И кажется, что кто-то невидимый душит его за горло веревкой, и тянет, и тянет за нее, оставляя на шее кровавые борозды. Воздух болезненно скребет гортань, с трудом просачиваясь в легкие и обжигая их как будто кислотой. Но нельзя ни плакать, ни кричать - даже стона издать нельзя! Можно барахтаться мутно-коричневой жиже, стараясь выплыть. Можно вдохнуть поглубже… и пойти в атаку.
Главное сделать самый первый шаг вперед и не сломаться, не упасть еще до начала борьбы.
- Мадам? - все та же служанка, выдернула Каменаши из его размышлений. Казуя вздрогнул и посмотрел на нее несколько сердито, но быстро справился с собой.
- Мэтр Марселон приехал, Софи?
- Да, мадам.
- Спасибо, я уже иду, - Казуя вздохнул, встал и, слегка разгладив помявшееся платье, пошел к дому.
Адвокат Франсуа Марселон оказался высоким, симпатичным молодым (не многим старше Казуи) человеком с острым взглядом и неиссякаемой энергией. Вместо того, чтобы поцеловать ему руку или поклониться, он бодро потряс руку Каменаши и тут же перешел к делу.
- Госпожа, как только я узнал об аресте, то тут же помчался во Дворец Правосудия. Говорят, Лувр – место, где слухи разлетаются мгновенно, обрастая при этом самыми нелепыми подробностями, но поверьте, во Дворце это происходит еще быстрее. Да и интриг там плетется тоже ничуть не меньше, чем в резиденции монарха. Все эти клерки так и норовят подсидеть друг друга. У меня есть, что вам рассказать!
- Прошу вас, садитесь, - преувеличенно спокойно ответил Казуя, опускаясь за стол в кресло мужа. Адвокат порывисто кивнул и присел на край стула, будто был готов в любой момент вскочить и забегать по комнате.
- Так что вы узнали, мэтр Марселон?
- Арест был произведен сегодня утром, как только господин посол прибыл в Люксембургский дворец. Он даже не успел увидеться с герцогиней Монпансье. Похоже, его ждали.
- Где он сейчас? – Каменаши немного отстраненно вертел в пальцах крошечную пузатую чернильницу и старался не смотреть в лицо адвокату.
- Как где? В Бастилии, конечно! – удивился он, но, увидев волнение на лице Казуи, поспешил продолжить. - Не бойтесь, мадам, многие знатные особы провели в ее стенах ночь-другую, а то и больше. Если он невиновен, то очень скоро вернется к вам.
- Я надеюсь, - Каменаши тускло улыбнулся.
- Еще я узнал кое-что важное, мадам, - он чуть наклонился вперед, будто сообщая ужасную тайну, - говорят, у обвинения есть свидетель. Я слышал несколько шепотков по этому поводу.
- Что? – Каменаши похолодел. Его будто что-то кольнуло в самое сердце.
- Да, этот человек утверждает, что видел, как ваш муж избавляется от тела. Такие доказательства будет сложно опровергнуть.
- Кто он? – Казуя подался вперед, голос его дрожал.
- Мне это не известно мадам. Но…- Марселон замолчал на секунду, - но мне кажется, что тень, скрывающую этого человека, отбрасывает кто-то занимающий очень большую роль при дворе. Кто-то приближенный к королю, вероятно.
- Что вы имеете в виду? – нахмурился Казу.
- Кто-то очень влиятельный не хочет, чтобы мы до суда узнали, кто этот свидетель и что он мог видеть или слышать.
- Кто-то влиятельный желает зла моему мужу?
- Очень влиятельный. На приказе об аресте стоит подпись короля, а значит, для этого были основания. Кто-то навел его и следствие на мысль о вашем муже.
Каменаши поджал губы. Предчувствие чего-то темного и опасного становилось все яснее и ощутимее, будто он стоит на утесе, вглядываясь в приближающийся шторм, пока это только холодный ветер и волны у ног, но скоро разразиться буря.
- Я узнаю, кто этот свидетель, - твердо произнес он.
- Как, мадам? – удивился Франсуа.
Казуя улыбнулся уголками губ.
- Сегодня утром меня навещал шевалье де Лоррен, - начала он.
- Этот змей?
- Почему вы так говорите? – брови Каменаши взлетели вверх.
- Поверьте, мадам, Лувр и так полон тайн. Кто знает, что совершается в его темных, холодных коридорах. А Лоррен - один из тех, кто сделает все, лишь бы эти секреты никогда не вышли на свет божий. Он опасен. Будьте осторожны.
- Мне некогда беспокоиться о себе. Но я уверена, что герцог Орлеанский поможет мне, - несмотря на слова, в его голосе слышалось отчаяние.
- У принца не меньше грязных дел за плечами, чем у его любимца.
- Откуда вы знаете?! Его высочество всегда был добр ко мне! – Казуя вскочил со своего места, прожигая адвоката яростным взглядом.
- Простите, мадам. Это тоже всего лишь слухи. Давно… мой товарищ вел дело, в котором был замешан принц. Дело молодой женщины… она чуть не погибла тогда. Но это было давно…
- Лишь слухи! – Каменаши сел обратно в кресло и помассировал виски. Боль, о которой он, казалось, забыл на некоторое время, вновь напомнила о себе.
- Во всяком случае, через шевалье я передала письмо для его высочества. Я надеюсь с ним встретиться. Может быть, он скажет мне, кто это таинственный свидетель.
Мэтр Марселон учтиво склонил голову в знак согласия.
- Мадам, - неожиданно робко начал он, - Позвольте мне сказать. Вы можете встретиться с принцем, но я не стал бы во всем на него полагаться. Сейчас судьба вашего мужа волнует только вас. Его жизнь сейчас дешевле медной монетки. Думаете, кто-то захочет заступиться за него?
- У моего мужа все еще есть друзья. К тому же он не француз. Разве это ничего не значит? - неуверенно ответил Казуя.
- Я бы не стал так уж сильно на них полагаться. Когда дело доходит до королевского суда, многие предпочитают оставаться глухими и слепыми, лишь бы сохранить свое положение. При дворе все зависит от расположения или неприязни короля. Попробуйте добиться аудиенции у него и напомните о том, что в любом случае лучше выслать вашего мужа на родину. Взывайте к дипломатии, мадам.
- Это поможет?
- Может быть. Хотя Япония далеко, и маловероятно, что ваш император захочет портить отношения с Францией только из-за какого-то посла.
- Какого-то посла?! – Каменаши вновь навис над адвокатом, его ноздри гневно раздувались, - Наши семьи очень уважаемы в Японии! Император не потерпит… притеснений со стороны Франции!
- Я повторюсь, ваша страна далеко, а смертный приговор - очень близко, - спокойно ответил Франсуа, - Нам нужно добиться открытого процесса, мадам.
- Добиться?
- Госпожа, если бы мы были в Англии, все бы было гораздо проще. Ведь это там прокурору нужно доказать виновность обвиняемого, в то время как в нашей стране обвиняемому нужно доказывать свою невиновность. Многие знали Дюрана как хорошего, честного и благородного человека. Общественность жаждет… крови!
- Что же нам делать тогда?
- Я проведу расследование. Положитесь на меня, мадам.
- Подождите, я выпишу вам аванс. Не стесняйтесь тратить деньги и сделайте все, что нужно. Только вызволите моего мужа из тюрьмы. Верните мне его, умоляю!
- Да, мадам.
Он поднялся со стула, нацепил свою поношенную широкополую шляпу и направился к выходу из кабинета, но на пороге обернулся и очень серьезно сказал:
- Ваш муж хороший человек, мадам. Он дал мне работу, когда я готов был уже опустить руки и стать одним из попрошаек на Новом Мосту. Я буду всеми силами защищать его. Пусть надежда не оставляет вас, мадам!
Он поклонился и покинул кабинет.
Казуя обессилено упал в кресло. Перед глазами все поплыло, и окружающая обстановка превратилась в калейдоскоп ярких размытых пятен.
Даже в еще по-летнему теплый сентябрьский день стены Лувра будто источали холод. Казуя стоял у окна и смотрел на кареты, въезжающие во двор, на людей, поднимающихся по лестнице, на далекие розовые облака. Смотрел, но не видел. Мысли его были обращены к далекой, холодной крепости Бастилии, ее мрачным зубчатым башням. Сколько тайн хранят ее стены…
Солнце садилось, и его косые лучи заглядывали в окна, оставляя на полу золотисто-теплые следы.
В дальнем конце коридора открылась замаскированная под картину потайная дверь, из темного прямоугольника выглянул Филипп де Лоррен и поманил Каменаши к себе. Казуя, подхватив юбки, поспешил к нему. Лоррен провел его через узкий, темный проход и, толкнув очередную потайную дверь, пропустил в кабинет, а сам остался позади.
Герцог Орлеанский сидел за столом и, сдвинув брови, что-то читал. Казуя стоял у двери, он почти две недели добивался этой встречи, а теперь не мог решиться заговорить и отвлечь принца от его занятия. Филипп дочитал, отложил письмо и поднял на него усталый взгляд.
- Я слышал, что случилось с вами, вернее с вашим мужем.
Он замолчал, а Каменаши решил, что настала пора ему действовать.
- Ваша светлость, я пришла умолять вас помочь мне.
- Чем же я могу помочь вам? – Филипп был странно холоден и отстранен.
- Я хотела бы знать, как получилось, что моего мужа обвиняют в том, чего он не совершал. Мне сказали, что тело Дюрана выловили за пару дней до ареста Джина. Откуда такая поспешность?
- Кто вам сказал?
- М-мой адвокат, - ответил Казуя, удивившись вопросу.
- Мадам, вы утверждаете, что господин Аканиши совершенно не имеет к этому отношения? – спокойно продолжил расспрашивать герцог, сплетая тонкие бледные пальцы в замок.
- Конечно, мессир! – воскликнул Каменаши, делая шаг к столу.
- Может, вы еще будете настаивать, что Аканиши было не за что убивать бедного художника? Или что между ними не было дуэли, которую вы от меня утаили? – он поднялся, гневно нахмурившись, и продолжил, - ведь это вы, месье, были причиной ссоры! Только не говорите, что забыли упомянуть о таком столь «незначительном» обстоятельстве?
- Ваша светлость, поверьте, эта дуэль… она не имеет никакого значения. Все изменилось! – Казу снизу вверх заглянул ему в лицо. Филипп наклонился вперед и ответил на его взгляд. Казуя закусил губу и не отступил, вцепившись в край стола. Несколько секунд они напряженно стояли друг напротив друга. Герцог Орлеанский первым отвел глаза, вздохнул и вернулся в кресло.
- Присаживайтесь, месье, - негромко сказал он. Каменаши чуть улыбнулся маленькой победе и сел.
- Почему вы так уверены, что ваш муж этого не делал?
Казуя больше всего боялся этого вопроса, и он знал, что откровенную ложь Филипп всегда сможет увидеть, поэтому решил сказать правду, но другую.
- Мессир, - Казу вновь грустно улыбнулся, - я знаю это потому, что мой муж, наконец, понял и принял мои чувства.
- Правда? – на секунду просиял герцог.
- Мы провели вместе чудесный месяц. Мы почти не расставались.
- О, дорогой мой, я счастлив за вас.
- Ваша светлость! – воскликнул Казуя, умоляюще складывая руки на груди.
- Месье, я все понимаю, но не уверен, что смогу чем-либо помочь.
- Мой адвокат говорит, что, прежде всего, нужно добиться огласки и вынесения дела на суд.
- Это не так сложно, что еще?
- У обвинения есть свидетель, которого они тщательно скрывают. Вы можете узнать, кто он?
- Я попытаюсь, - Филипп ободряюще улыбнулся. - Не бойтесь, если посол невиновен, я уверен, все обойдется. Ведь это просто недоразумение, так?
- Да, мессир, - Казуя помялся и продолжил, - Ваша светлость, еще кое-что… Состав судей… его определяет король. Вы можете повлиять на это? Я не прошу многого, только капельку справедливости.
Герцог помолчал, размышляя, и негромко ответил:
- Я попытаюсь что-нибудь сделать. Но мои возможности ограничены. А теперь, - он сделал жест рукой, - вам пора.
- Мессир?
- Лоррен проводит вас обратно.
Утро выдалось неожиданно прохладным для начала октября. Холодный ветер гулял по улицам, задувая в переулки и заставляя прохожих ускорять шаг, чтобы как можно скорее попасть куда-нибудь, где есть очаг, у которого можно погреться. Сена плескалась в своих каменных берегах сильнее обычного. Солнце тускло поблескивало из-за облаков. Бедняки старались плотнее закутаться в свои лохмотья и как-то совсем уж неохотно ругали катившие по улицам экипажи.
К Дворцу Правосудия уже стали стекаться люди. Клерки и адвокаты, будущие и нынешние, надеялись увидеть своих коллег за работой: знаменитого в высших кругах, назначенного самим королем, председателя Николя Реми и известного преимущественно в низших кругах мэтра Франсуа Марселона. Редко на ступенях Дворца мелькал расшитый камзол дворянина или вдруг из-под темной накидки показывался подол платья знатной дамы.
Когда часы на башне Дворца Правосудия пробили десять, к небольшому трактиру в дальнем конце площади подъехала всадница. На ней была темно-синяя амазонка и такого же цвета плащ, капюшон которого был низко надвинут на лоб, поэтому разглядеть ее лицо не представлялось возможным. Она спрыгнула с коня и бросила подбежавшему мальчишке мелкую монетку, чтобы он позаботился о нем, а сама скрылась внутри. Через некоторое время она появилась вновь, только уже в сопровождении молодого адвоката в мантии, тщательно завитом и причесанном парике и шапочке. Они, негромко переговариваясь, зашагали к Дворцу Правосудия.
Процесс был открытым, и потому в зале было много людей. Свет просачивался сюда через окна с цветными витражами, отчего по лицам присутствующих прыгали разноцветные пятнышки. Марселон провел Каменаши в дальний угол, достаточно темный, чтобы его не было видно, но вот оттуда все было хорошо видно и слышно. Франсуа ободряюще пожал ему руку и ушел готовиться к заседанию. Казуя оглядел зал, выискивая знакомых, но было слишком темно, и, если кто-то и пришел сегодня на процесс, то Каменаши не смог никого увидеть.
- Господа, суд идет!
Все встали. Сначала вошли судебные приставы в костюмах прошлого века, за ними шествовали судьи - все в темных тогах с горностаевыми воротниками и в квадратных шапочках. Последними в зал вошли обвинитель в красной накидке и Франсуа Марселон.
Сердце Казуи болезненно сжалось, когда в зал в сопровождении двух приставов вошел Аканиши. Он похудел и осунулся, под глазами были круги, а волосы свисали грязными нечесаными лохмами. Казалось, с момента ареста прошло не чуть больше месяца, а по меньшей мере года два. Белая батистовая рубашка на нем была той же самой, в которой он уехал в Люксембургский дворец. Только теперь она превратилась лишь в подобие одежды. Казу прижал ладонь к губам, чтобы не вскрикнуть. Сейчас он видел лишь призрак того человек, которого полюбил. Жалкая тень, истерзанная голодом и заточением. Джин оглядел зал. Каменаши так хотелось подать ему хоть какой-то знак, чтобы поддержать, но он не решился.
Аканиши тяжело опустился на колени на скамью подсудимых и повторил за председателем слова присяги. Николя Реми начал допрос. Он задавал вопросы один глупее другого, и Казуя еле сдерживал гнев. Ему хотелось вскочить со своего места и посильнее ударить этого напыщенного и самодовольного «инквизитора», прославившегося тем, что он любил отправлять людей на костер. Каменаши отчаянно желал оградить Джина от всех бед, от всех лишений и унижений. Казу закрыл глаза. Его руки его комкали белый шелковый платок.
Аканиши терпеливо отвечал на все вопросы. Казу было больно слышать, как надломлено и слабо звучит его голос, который жаркими ночами шептал ему слова любви или тихо-тихо пел старые песни.
Шли часы, обвинение приглашало разных свидетелей, но они до сих пор не раскрыли своего главного доказательства. Казу уже начал надеяться, что слух этот оказался ложным. Ведь получил же он неделю назад послание от Филиппа, в котором говорилось, что, несмотря на все усилия, герцог не смог ничего узнать про этого, якобы все видевшего, человека.
Но вот с самой первой скамьи поднялся человек и взошел на помост; он повернулся, и Каменаши не смог сдержать негромкого вскрика. Тонкие усики, черные волосы и холодные, светло-голубые глаза. Казу помнил его руки, слегка огрубевшие от работы, тонике пальцы, хорошие манеры и то, с каким достоинством держался этот человек, даже когда сгребал в кучи гнилые листья в их саду. Это был садовник, которого он сам же и нанял, – Жак.
- Жак Каро, клянетесь ли вы именем Господа нашего говорить только правду?
- Клянусь, - произнес мужчина, положив руку на Библию и поцеловав распятие.
Каменаши казалось, что ему снится дурной сон. Если этот человек видел, как они избавлялись от тела, то почему тогда он утверждает, что Джин сделал это в одиночку?
Жак спокойно и холодно рассказывал о том, что видел. С каждым словом Казу казалось, что он все глубже и глубже падает в бездну. Чья-то темная, таинственная рука отвела беду от него самого, но зато вина в полной мере обрушилась на Аканиши. Каменаши просто исчез из рассказа, а все присутствующие глазами садовника могли увидеть хладнокровие, даже жестокость Джина, который, казалось, без каких-либо угрызений совести расправился с соперником.
После показаний Жака любые слова защитника, как бы ни старался Марселон, вероятно, не переубедили бы судей. Казуя видел по их лицам, что каждый сам для себя уже вынес приговор подсудимому.
Председатель Николя Реми объявил о завершении допроса свидетелей. Речь обвинителя была короткой, но емкой и сводилась к тому, что показания свидетелей сказали все за него.
Франсуа Марселон, не торопясь, поднялся со своего места. Он помедлил, будто собираясь с духом, коротко вздохнул и начал:
- Господа, прежде всего я не буду призывать вас пренебрегать рассказами свидетелей. Но я прошу вас, господа судьи, отнестись к ним критически. В наши дни слова, даже сказанные под присягой, не всегда правдивы. Единственный настоящим доказательством вины моего подзащитного является рассказ этого человека,- он указал на Жака.
Тот нахмурился и слегка попятился.
- Господа, поверьте, ночью все кошки серы. И поэтому мы с точностью не можем утверждать, кого видел месье Каро той ночью в саду. В доме моего клиента живет много слуг, кто-то из них вполне мог встать пораньше. Так же слова этого человека о том, что сам он в саду оказался почти случайно, вышел посмотреть, как распускаются луноцветы, мы можем подвергнуть сомнению.
Франсуа прошел вдоль сидящих судей, поочередно взглянув на каждого, и продолжил:
- Господа, вы все сами слышали: месье Аканиши в момент совершения преступления был очень далеко от Парижа. Вина посла состоит лишь в том, что он слишком любит свою жену и стремился поскорее к ней вернуться. Ведь именно по этой причине с рассветом он был уже дома.
- Господа судьи, я прошу вас взглянуть на этого человека, - на этот раз Марселон указал на Джина, - непредвзято и спросить себя, мог ли ЭТОТ человек совершить то преступление, несомненно, являющееся ужасным, в котором его обвиняют!
По залу пробежал гул. Франсуа, более ничего не добавив, вернулся на свое место. Пару секунд спустя кто-то с краю нерешительно захлопал, аплодисменты подхватили студенты и клерки помоложе, но вскоре последние хлопки стихли. Каменаши чуть приободрился, посчитав, что тем самым они выразили свою поддержку обвиняемому.
В зале повисла тишина, все напряженно ждали, пока судьи закончат шептаться и примут решение. Председатель Реми смотрел в их сторону, тоже ожидая сигнала. Наконец, один из судей едва заметно кивнул ему.
Николя Реми прочистил горло и церемонно спросил:
- Господа судьи, готовы проголосовать?
- Да, господин председатель.
- Прошу поднять руки тех, кто считает, что подсудимый виновен.
Казуя прикрыл глаза, даже отвернулся. Ему было страшно смотреть. Поэтому несколько секунд спустя он услышал то, что заставило его похолодеть и до боли вцепиться в лавку.
- Суд сказал свое слово, большинство проголосовало «за». Аканиши Джин лишается всех титулов и привилегий, объявляется виновным в убийстве графа Поля де Дюрана и приговаривается к казни через отрубание головы. Подсудимый как не признающий своей вины будет подвергнут пыткам, - председатель повернулся к Аканиши. - Завтра на рассвете священник примет ваше покаяние на площади перед Собором Парижской Богоматери, после чего вы будете препровождены на Гревскую площадь.
... Еще не конец.
* отсылка к фронде
Глава 11. Финал
Музыка для настроения
Глава 11.
Казуя, спотыкаясь, спускался по ступеням Дворца Правосудия. Он чувствовал себя слабым и разбитым, но куда больнее было у него внутри. Казалось, кто-то вынул у него душу и разорвал в клочья, злорадно посмеиваясь. До этого дня плакать и гневаться было рано, а после суда – поздно.
«Как они могли! Почему? Почему именно мы? Именно он?». Он остановился и рассеянно огляделся, словно что-то в окружающем его мире могло дать ответ или хотя бы указать на него. Темнело, люди спешили скорее добраться домой. Под цокот копыт проезжали мимо экипажи. И никому не было дела, что могло заставить эту молодую дворянку с таким бледным лицом, что оно походило на восковую маску, застыть посреди лестницы и начать озираться.
Жак Каро, которому более не нужно было скрываться, прошел мимо бывшей хозяйки, но вдруг обернулся. Его лицо выразило странную смесь удивления и ликования. Он подошел непозволительно близко и, сладко улыбаясь, сказал:
- Похоже, эту ночь ваш дражайший супруг проведет в башне Бонбек. Вы ведь знаете, что это значит?
Каменаши, не сказав не слова, отвернулся. Ему очень хотелось наброситься с кулаками на этого человека, причинить ему такую боль, которая сейчас терзала его самого.
- Значит, нет? Конечно, вы ведь иностранка, - еще шире улыбнулся Жак. - Эту башню Дворца еще называют «хороший клюв». Уже сегодня вечером в умелых руках палача ваш муж запоет совсем другим голосом, как и многие до него. Говорят, этот палач особенно изобретателен.
- Почему вы нас так ненавидите?! – Казуя обернулся к нему со сжатыми кулаками, еле сдерживая ярость. - Что мы вам сделали?!
- Мне? – притворно удивился бывший садовник. - Мне абсолютно ничего. Я просто добрый католик, исполнивший свой долг. Но вот что ваш супруг сделал моему покровителю - это уже более интересный вопрос.
- И еще, - ухмыльнулся он, - чья рука защитила вас, мадам? Ведь в ту ночь я видел не только посла, но и вас, дорогая, но мой господин не пожелал отправить вас на плаху. Подумайте об этом.
Он стал спускаться вниз, но почти сразу обернулся:
- И послушайте совета маленького человека… хотя, кажется, скоро я перестану им быть, – он позвенел монетами в кармане и на секунду мечтательно прикрыл глаза. - Так вот, мадам. Когда придет время - не упрямьтесь слишком долго. Лучше отдайтесь… - он развязно подмигнул, - отдайтесь на волю судьбы.
Жак гоготнул и, насвистывая какую-то похабную песенку, удалился прочь.
«Ублюдок! Отвратительный, мерзкий ублюдок! Думаешь, я так просто сдамся?! Да я растопчу тебя! Радуйся, пока можешь!».
На смену горечи и усталости пришла ледяная ярость.
Казуя стремительно пересек двор Версаля и взбежал по ступеням. Навстречу ему попался какой-то слуга, Казуя резко поинтересовался, здесь ли герцог Орлеанский. Испуганный мужчина сказал, что принц вероятно в восточном крыле. Каменаши, подхватив юбки, помчался по галереям и коридорам.
Он боялся остановиться, горькое всепоглощающая безысходность гнала его вперед. Казу казалось, что ее призрак несется вслед за ним на быстрых крыльях. Потому Казу продолжал бежать вперед, лишь бы не думать о будущем, и о том, что будет, когда она все же догонит его.
Наконец, он увидел в конце коридора Филиппа. Тот стоял у окна и задумчиво, как несколько недель назад сам Казуя, смотрел на неспешно несущую вдаль свои воды Сену.
- Мессир! – воскликнул Каменаши. Принц чуть вздрогнул и обернулся. Казу подбежал и упал на колени у его ног. Герцог чуть улыбнулся и протянул руку, чтобы помочь ему встать.
- Мой принц, - он вцепился в ладонь и посмотрел на Филиппа снизу вверх. - Мой принц, я умоляю! Я умоляю вас о помощи!
- Мой друг, - герцог накрыл его руку своей, - но что я могу сделать?
- Вы уже слышали? Слышали? Его казнят завтра на рассвете! Из-за меня! – отчаянно выкрикнул он, - Это я виноват!
Казуя припал щекой к его ладони, чуть слышно подвывая. Филипп за плечи поднял его с пола и чуть приобнял.
- Да, я слышал, - Филипп опустил голову, - дурные вести всегда… распространяются быстро.
- Я умоляю вас, Ваша светлость! Сделайте хоть что-нибудь! – Казуя видел в нем свою последнюю надежду и цеплялся за него, как тонущий за соломинку.
- Пожалуйста! Только бы он жил! – шептал он так, что Филипп даже через рубашку чувствовал жар его дыхания.
Герцог сжал его руку и едва заметно кивнул.
***
«Господи, откуда столько людей?» – раздраженно подумал Казуя, разглядываю огромную толпу, собравшуюся на площади рядом с Собором и окружившую крошечную площадку посередине.
«Кто вы?» – мысленно взывал он к народу, - «Почему вы здесь? Зачем вы пришли? Порадоваться нашему горю? Увидеть смерть невиновного?».
Каменаши видел, как на низкий помост взошел человек, и он не мог поверить своим глазам. Не может быть, чтобы это был тот же человек, которого он видел еще вчера! В суде Джин выглядел изможденным, оголодавшим, худым мужчиной, казавшимся чуть старше своего возраста из-за темных кругов под глазами. Но сейчас Аканиши превратился в незнакомца. Казуя был слишком далеко, чтобы четко разглядеть его лицо – он лишь видел, что кожа его, всегда бывшая чуть смуглой, от синяков и кровоподтеков стало лилово-фиолетовой. Джин прихрамывал, когда шел, и с трудом смог опуститься на колени. Сердце Казуи сжалось от боли. Он знал, что самые ужасные следы от пыток скрыты под одеждой.
Джин сжимал в ладонях толстую сальную свечу и равнодушно повторял за священником слова покаяния. Закончив, он оглядел толпу и, Казуе показалось, что на короткий миг, на долю секунды, их взгляды встретились. А может ему только почудилось. Но всадница в белом на белой лошади должна быть заметна даже в такой толпе.
Неожиданно сначала тихо, чуть слышно, а потом все громче и громче - Аканиши запел. Это была одна из тех грустных южно–французских, которыми он развлекал Казу, когда по ночам, разгоряченные и немного усталые от любви, они не могли заснуть. Песня его была, конечно, о любви.
Скорей погаснет в небе звёздный хор
И станет море каменной пустыней,
Скорей не будет солнца в тверди синей,
Не озарит луна земной простор,
Скорей падут громады снежных гор,
Мир обратится в хаос форм и линий,
Чем назову я рыжую богиней
Иль к синеокой преклоню мой взор.
Я карих глаз живым огнём пылаю,
Я серых глаз и видеть не желаю,
Я враг смертельный золотых кудрей,
Я и в гробу, холодный и безгласный,
Не позабуду этот блеск прекрасный
Двух карих глаз, двух солнц души моей.
Раньше такой сильный и чистый голос Джина сорвался и затих.
«О, любовь моя, прости меня! Знаю я, что песня для меня. Но стадом окружены мы. Пришли они посмотреть как ты, мой ангел, смерти предан будешь! Твоя смерть лишь дешевое представление для них! Кровавое пиршество! Ради тебя я пошел бы против всего мира. Хотел бы я, меч окропив в крови врагов, защитой тебе стать. И бед от всех… опорой для тебя ».
Казуя впервые за последнее время не смог сдержать слез.
- Как больно, Господи, - шептал он, - как больно!
Сердце, разбитое вдребезги, холодными осколками резало грудь изнутри. А слезы все капали из глаз.
Внезапно кто-то сунул грубоватый хлопковый платок ему в руку. Каменаши чуть вздрогнул и обернулся - рядом с ним на неказистой, пегой кобылке сидел Марселон. Казуя благодарно кивнул ему, смахнув слезы.
Один из солдат грубо подтолкнул Аканиши к повозке, на которой его должны были доставить к месту казни. Толпа всколыхнулась и потянулась к Гревской площади.
Казуя слегка тронул поводья. Франсуа бросил на него взволнованный взгляд:
- Вам не стоит это видеть, госпожа.
- Я должна. Я должна быть с ним до конца.
Когда Каменаши достиг площади, то оказался еще дальше от Джина, чем раньше. Осужденный уже опустился на колени, положив голову на плаху, лицо его было скрыто волосами.
Казуя закусил губу, когда топор палача взметнулся высоко вверх. Он на секунду зажмурился, а народ восторженно вздохнул. Палач поднял голову осужденного за волосы и показал беснующейся толпе.
Каменаши вцепился в поводья так, что те больно врезались в кожу даже сквозь перчатки. Марселон потянулся и коснулся его руки.
- Не стоит месье, - холодно сказал Казу, - я больше не намерена плакать.
Он тронул пятками бока Арро и медленно направился в сторону выезда из города.
- Прощайте, месье Марселон. Спасибо за все.
- Прощайте, мадам, - тихо ответил Франсуа.
Каменаши чудилось, что он слышит, как капли крови, капающие из отрубленной головы, мерно ударяются о помост.
Арро, понурив голову, брел по проселочной дороге. Каменаши не мог оторвать взгляда от седла. Он не смел, да и не хотел, хоть на миг отвлечься от созерцания крошечных потертостей на луке. Мир вокруг представлялся ему темной выжженной пустыней, где то тут, то там виднелись огненные трещины – провалы в подземный мир. Наступишь на такую и сразу провалишься прямо в ад.
Ему на ладонь упала крупная капля, но то была не слеза. Его глаза оставались сухими. Казуя запрокинул голову. На лоб упала еще одна капля, и он вздрогнул. Светло-серые облака над ним – не грозные, а какие-то печальные, задумчивые и чуть торжественные. Дождинки одна за другой падали ему на лицо, скатываясь вниз по скулам, оставляя мокрые дорожки. Он не шевелился, наслаждаясь прохладной влагой, струящейся по лицу, проводя языком по мокрым губам. Но вот ливень хлынул в полную силу, и тогда Казу сгорбился в седле, натянув капюшон почти до носа, и пришпорил коня.
- Домой, Арро. Домой, - прошептал он.
Полчаса спустя, когда Казуя остановился перед крыльцом особняка, вся его одежда стала тяжелой и холодной от воды, свисала грязно-серыми лохмотьями с плеч. Каменаши мешком сполз с лошади и, пошатываясь, стал подниматься по ступенькам. Он мелко, отвратительно дрожал. Сердце готово было выскочить из груди, будто он был перепуганным глупым зайцем, который попал в охотничьи силки. Где-то на середине лестницы его подхватили заботливые сильные руки Минако. Он смутно помнил, как она почти дотащила его до спальни, раздела и усадила в деревянную ванну с горячей водой.
«Что будет теперь? – медленно текли у него в голове мутные, несвязные мысли. - Что будет со мной? Быть может, лучше мне было взойти на эшафот вместе с ним? Любовь моя, смотришь ли ты сейчас на меня с небес? Ведь ты не можешь быть в аду. Чего бы ты хотел от меня? Чего бы ждал? Взять в руки меч? Отомстить? Простить? Забыть? Любовь моя, прости меня! Прости!».
Глаза Казу слипались, и, как ему показалось, он на мгновенье прикрыл их. А когда вновь открыл, вокруг было темно, только угли в камине бросали зловещие, красные отсветы на стены комнаты. Каменаши лежал в своей постели, до подбородка укрытый одеялом. В покоях было тепло, но его бил озноб. Ноги свело судорогой, он вцепился ногтями в простыню и глухо застонал. Когда боль отступила, Казу встал с постели и, как в бреду, подошел к окну. Его качало и подташнивало, ноги путались в складках ночной рубашки. В голове вертелась навязчивая мысль, что ему просто необходимо прямо сейчас открыть окно и глотнуть свежего воздуха.
Створка распахнулась неожиданно легко, и Казу еле устоял на ногах, вцепившись в ручку. Оконная рама обиженно скрипнула. Он услышал, как надсадно завывает ветер и, что дождь уже прекратился, но еще падающие с крыши капли звонко ударялись о подоконник. Далеко в саду тихо пропела авдотка свою грустную заунывную песню.
Каменаши высунулся из окна до пояса и полной грудью вдохнул холодный, влажный воздух. Он взобрался на подоконник и посмотрел вниз. Прямо под окном виднелась тень от палисадника, огороженного невысоким кованым заборчиком. Если сделать один крошечный шажок вперед, то упадешь грудью прямо на короткие, но острые прутья. Казуя представил, как холодный металл входит в грудь… солоноватый, железный вкус крови во рту… и красная струйка побежит по губам.
Разве осталось у него в жизни еще хоть что-то, ради чего стоит жить? Казу посмотрел вверх, надеясь увидеть звезды. Но небо после дождя все еще было закрыто тучами.
Он спрятал лицо в ладонях. Холодно, как холодно... Но не от ветра, а от того, что больше не горит огонь внутри. Сгорело все дотла, лишь пепел внутри. Голова закружилась, и он качнулся навстречу темноте.
В последний момент кто-то дернул его за подол рубашки и втащил обратно в комнату. Казу закричал и стал вырываться, судорожно глотая воздух.
- Нет! Нет! Пусти! Зачем вы удерживаете меня?! Я должен последовать за своим господином! Самурай не может жить, когда его даймё уже перешел в загробную жизнь!
Минако закрыла ему рот ладонью, заставляя взглянуть ей в лицо, и негромко, но твердо сказала:
- Тише, господин. Вы перебудите весь дом. Не престало самураю впадать в истерию.
Казу больше не кричал и не сопротивлялся, только глаза его продолжали бешено бегать, будто у одержимого.
- Вы еще успеете убить себя. Подумайте о мести, господин. Вы ведь не хотите, чтобы даймё было стыдно за себя и за вас перед предками?
Каменаши медленно кивнул.
- Вот и хорошо,- будто маленького похвалила она его, - возвращайтесь в кровать. Вам нужно набраться сил.
Он апатично покивал и с помощью Минако добрался до постели, чтобы уже через несколько минут погрузиться в неспокойный, тревожный, горячечный сон.
***
Бледное осеннее солнце слабо пробивалось сквозь светло-серые облака. Ветер над головой шумел в листьях. Лужи на каменной дорожке в саду не успевали высохнуть, как вновь начинал накрапывать дождь. По серо-коричневой после дождя, взбаламученной воде в неработающем фонтане плыли первые желтые с черными прожилками листья. Осень вступала в свои права. Долгое лето уходило прочь, оставаясь в памяти запахом мелких диких яблок, цветов и блеском недавнего счастья. Казу казалось, что вместе с последними теплыми днями утекают сквозь пальцы золотые капли надежды. Сейчас сложно было поверить, что еще пару месяцев назад это серое, бледное лицо ежеминутно озарялось лучезарной улыбкой.
Каменаши опустил пальцы в воду и прошел по кругу, вдоль бортика фонтана. От холода по коже побежали мурашки. В последнее время его часто знобило, будто Казуя так и не оправился после недельной горячки, когда он то часами смотрел в потолок, то метался в беспорядочном бреду. Казу плотнее запахнул плотный, тяжелый плащ подбитый мехом.
- Мадам, - окликнул сзади кто-то. Каменаши обернулся и, тускло улыбнувшись, присел в реверансе.
- Герцог вновь попросил вас навестить меня, шевалье? Право, не стоило, – Казу подал ему руку для поцелуя.
- Нет, мадам, - Филипп де Лоррен не спешил отпускать его пальцы, - на этот раз это мое собственное желание.
- О, - несколько растерялся Казуя, мягко забирая ладонь. - Как любезно с вашей стороны.
В неловком молчании прошли они по саду. Как показалось Казуе, Лоррен несколько раз порывался дотронуться до его руки, но так и не решился.
- Мадам, - начал он, - признаться, я шел к вам с вполне определенной целью. Я знал, что хочу сказать… что должен сказать. Но решимость неожиданно оставила меня.
Каменаши преданно посмотрел на него снизу вверх своими печальными, бархатно-карими глазами.
- Здесь вам некого стыдиться, друг мой, - просто ответил он.
- Стыд? Нет, это не то чувство.
Де Лоррен порывисто отвернулся, отошел и осторожно присел на влажную скамейку.
- Вы мне нравитесь, - он помедлил, будто стараясь придать значимости моменту. - Я хочу вас.
- Что? – Казуя от удивления замер с открытым ртом. - А как же...
- А как же Филипп? Это вы хотели спросить?
- Д-да,- выдавил Каменаши, - к тому же вы ведь не любите женщин. Это все знают.
Лоррен как-то особенно хищно улыбнулся, поднялся и подошел к нему очень близко. Казуе пришлось запрокинуть голову, чтобы продолжить смотреть ему в лицо.
- Но ты ведь и не женщина, - тихо ответил шевалье. Его прохладные пальцы очертили скулы Каменаши и остановились на подбородке. Но спине у Казуи пробежали мурашки.
- Откуда вы знаете?
- Мой милый Филипп бывает так слеп, не правда ли? Он умелый интриган, и у него изощренный ум. Но когда дело касается чувств, Филипп становиться наивным, как ребенок, - де Лоррен провел большим пальцем по его губам. - Он так любит меня, что рассказывает все, что я хочу услышать. Он и представить себе не может, чтобы кто-либо мог переиграть его.
Каменаши оттолкнул его и, гневно сдвинув брови, воскликнул:
- Зачем вы говорите все это?!
- Потому что теперь ты мой! Я заслужил это право, когда устранил всех на своем пути!
Казу открыл рот, но сил что-либо сказать не было.
- Никто тебе здесь не друг, воробышек. Даже Филипп не пойдет против меня. Он дает мне все, что я хочу. А я хочу тебя!
- Это… - Каменаши с трудом совладал с гневом, - это вы?! Вы! И Поль… и Джин? Вы виноваты?!
Он обличающее ткнул пальцем в мужчину.
- А я думал, тот садовник передал послание, - пробормотал шевалье и шагнул к нему.
- Послание? Послание… не сопротивляться слишком долго?
- Мне нравится завоевание, но я устаю от долгой осады.
Лицо Казуи будто окаменело. Он, сузив глаза, со злостью посмотрел на Филиппа, и сказал негромко:
- Я не переходящий приз и не трофей. Я человек. Вы… убили все, что было мне так дорого. Вы не глупы, так почему же все еще надеетесь, что я приму вас?
Лоррен наклонился вперед и, чуть приподняв брови, ответил:
- Потому что я всегда получаю то, что хочу.
- Убирайтесь. Я больше никогда не желаю видеть вас здесь. Вон из моего дома!
- Не стоит так поступать со мной…я…
- Убирайтесь! – повторил Каменаши.
Шевалье де Лоррен поклонился и зашагал вверх по дорожке, но через десяток шагов обернулся и громко сказал:
- Тебя больше некому защищать! Когда я приду в следующий раз, встреть меня как подобает!
Казуя вихрем влетел в дом и взбежал вверх по лестнице, зажимая рот ладонью. «Нельзя, никак нельзя плакать», - внушал он себе. - «Слезы не помогут. Лишь месть! Думай об этом, Казуя. Думай только об этом!».
Он открыл дверь в спальню и замер на пороге. Посередине комнаты стояла высокая плетеная корзина с цветами. Каменаши, затаив дыхание, нерешительно приблизился к букету. Он коснулся нежных зеленых стеблей хмеля, черемухи и камелий. Их запахи причудливо смешивались, щекоча нос. Запах был резковат, но сладок. Казуя наклонился и заметил среди бледно-розовых лепестков маленький конвертик. Он аккуратно, стараясь не нарушить композиции, вынул его и прочел короткое, всего в одно слово, послание: «Венеция».
- Венеция? – Казу окинул взглядом корзину и вновь вернулся к письму. Сердце его забилось часто-часто, будто готовое выпрыгнуть из груди. Он стремительно кинулся вон из комнаты, выбежал в холл, перегнулся через перила и позвал в пустоту:
- Мина!
Девушка показалась из боковой двери в кухню.
- Мина! Кто принес цветы в мою комнату?
- Мадам? - растерянно произнесла Минако.
- Ну давай же, глупая, вспоминай!
- Кажется, утром приходила помощница цветочницы…
- Она не говорила, кто заказал букет?
Служанка покачала головой.
- Пошли в лавку, откуда доставили цветы. Пусть Гилен узнает, кто их прислал.
Мина сделала книксен и поспешила выполнять поручение.
Казуя приказал себе успокоиться и нарочито медленно вернулся в свои покои. Он опустился в кресло, стараясь не смотреть на цветы, но все равно, то и дело бросал на букет вороватые взгляды.
- Камелии… розовые. «Тоскую по тебе», – прошептал он. - Хмель? «Мы еще встретимся»? И черемуха…
Он подошел к стеллажу и снял с полки маленькую, пострадавшую от дождя книжку в темной обложке. Пальцы любовно погладили корешок.
- Черемуха… - зашелестели страницы.
Ему нужно было удостовериться.
«Мне многое нужно тебе рассказать", "Хочу увидеть тебя как можно скорее!".
Книжка выпала из ослабевших рук. Казуя постоял несколько секунд, а потом поспешил в кабинет Джина. Он, чуть покусав перо, принялся быстро писать. Несколько минут спустя он присыпал письмо песком, сложил вчетверо и запечатал конверт. Потом он спустился вниз и вручил письмо одному из лакеев с наказом скорее доставить его Марселону.
Вечером Казуя с тревогой и волнением выслушал рассказ смущенной цветочницы о человеке в темном плаще, лица которого она, к сожалению, не видела. Затем он встретился с Марселоном. Они долго негромко беседовали. Франсуа делал некоторые пометки на кусочке бумаги. Когда за окнами совсем стемнело, и часы пробили полночь, адвокат уже привычно пожал Казуе руку и отправился домой.
Каменаши вновь пренебрег сном и до рассвета, он то нервно мерил шагами комнату, то кидался к креслу, иногда старался что-то писать или впадал в болезненную задумчивость, мыча и закрывая лицо руками. Сомнения, горечь, надежда носились вокруг него зловещими тенями. Временами они сталкивались друг с другом, смешивались и вновь распадались на отдельные части, продолжая кружить вокруг, мучая Каменаши.
Когда первые робкие лучи солнца осветили кабинет, он вновь взялся за перо.
«Милый Филипп, это мое последнее письмо вам, так что прошу простить мне эту фамильярность и неподобающее обращение.
Милый Филипп, спасибо вам за то, что помогли мне обрести счастье. И пусть оно было недолгим, но я все равно безмерно благодарен вам. После смерти Джина жизненная сила будто покинул меня. Франция отторгает меня, и я больше не могу сопротивляться. Я уезжаю. Может, южное тепло поможет мне хоть немного ожить…
Но, прежде чем исчезнуть из вашей жизни, я хотел бы рассказать вам о том, какую змею пригрели вы у себя на груди. Не позволяйте любви ослепить вас, мой друг» - Казуя помедлил и дописал еще несколько строк. Он еще подумал и приписал:
«Мессир, прошу вас, выполните мою последнюю просьбу. Самое последнее мое пожелание…» - Каменаши помедлил, не решаясь написать то, о чем так долго думал. Он намеренно разбередил старые раны, чтобы больше не сомневаться. После Казуя дописал письмо, перечитал и, удовлетворенно покивав головой, подписался: «С надеждою навсегда остаться вашим другом, Аканиши Казуя».
Несколько недель спустя.
Карнавал в Венеции - это всегда грандиозно событие. Сорок дней до Великого поста. Время, когда ничто не может быть названо слишком стыдным, слишком смелым, слишком безрассудным, слишком распутным. Все сорок дней в воздухе витает непрекращающееся ощущение праздника и свободы. Свободы от моральных устоев, от работы, от всего, что делает жизнь сложной и рутинной. Вокруг больше нет людей, только сказочные существа в разноцветных, вычурных масках. Венеция встретила его пьянящим ароматом вина, духов, пряной еды и воды из канала.
Здесь его никто не знал, и смысла прятаться не было, так что Казуя предпочел оставить все свои роскошные платья в сундуках. Волосы, которые раньше были чуть ниже лопаток, теперь едва доставали до плеч и почти всегда были подвязаны темно-синим бархатным бантом. Каменаши бродил по улицам, прикрыв лицо золотистой полумаской. Он искал здесь одного человека. Самого важного человека.
Карнавал шел уже неделю, и Каменаши сильно сомневался, что среди всех этих костюмов и разрисованных лиц есть возможность разыскать кого-либо. Но накануне вечером он получил еще одну записку с цветами. Маленький трогательный букетик кореопсисов. Небольшие широко раскрытые миру желтые и красные цветки на тонких стебельках. "Лучшее - впереди!" – вспомнил Каменаши и улыбнулся. Впервые за несколько месяцев он и вправду улыбался, а не просто растягивал губы в ее блеклом подобии. Но Казуе все еще было страшно. «Что если все это - чья-то глупая, жестокая шутка? Но цветы… ведь никто не мог знать». Голоса надежды и опасения перебивали друг друга, путая мысли.
- Мост Риальто? – удивился он, вращая в пальцах записку на плотной гербовой бумаге с непонятным оттиском.
И вот теперь он пробирался сквозь толпу под сводами арки к площадке посредине моста. Это был довольно необычный мост, единственный соединяющий берега Гранд-канала друг с другом. Две его части поднимались вверх, чтобы встретиться на небольшой площадке, возвышающейся над водой чуть больше чем на 22 пье*.
Казуя остановился на площадке, тяжело дыша - он очень спешил. Не зная, куда приведет его любопытство и надежда, он все же не мог подниматься спокойно, поэтому почти все время по пути сюда он почти бежал.
Все вокруг было очень ярким. Кто-то прогуливался в одиночестве; парочки же, хихикая, пробегали мимо или останавливались посмотреть на проплывающие по каналу гондолы; шумные компании «вечных студентов» много пили и пели, на ходу сочиняя короткие, забавные стишки. А Каменаши оглядывался по сторонам и волновался так, что у него перехватывало дыхание.
- Ну же! – мысленно уговаривал он кого-то. Позвякивая бубенцами на колпаке, прошел мимо жонглер. За ним пробежала в сторону площади Сан-Марко группа Арлекинов, Пьеро, Панталоне; окруженная воздыхателями громко смеялась Коломбина. В ответ на меткую шутку она звонко поцеловала в щеку Пьеро, чем вызвала волну негодования среди остальных, так что пришлось одарить поцелуями и их.
Казуя усмехнулся, провожая их взглядом. Когда он вернулся к созерцанию реки, то понял, что уже не один.
Темная маска, темный плащ и широкополая шляпа. Чтобы понять, кто перед ним, ему было достаточно просто взглянуть в глаза, поблескивающие через вырезы в маске.
- Ты жив! – успел он воскликнуть, прежде чем мужчина привлек его к себе за шею и поцеловал. Стих шум карнавала, исчезли люди, запах, шелест канала. Зато пришло осознание того, что лишь с ним Казуе суждено целоваться всю оставшуюся жизнь. Эта мысль не испугала его, а наоборот - дала чувство странного покоя и стабильности.
Его руки и запах, мягкие губы и настойчивый язык – все было именно так, как он и запомнил. Остро и терпко почувствовал он все это после долгой разлуки.
- Боже мой! – из глаз потекли слезы. – Это и правда ты? Правда же?
- Я, - спокойно ответил Джин. Казуя задрожал от голоса, который, казалось, не слышал тысячу лет. Он не выдержал и упал на колени, повторяя:
- Господи, это ты! Это ты! Ты!
Аканиши рассмеялся и, тоже опустившись на колени, прижал его голову к своей груди. И, как прежде, уткнувшись носом ему в подмышку, Казуя вцепился в рукава его рубашки.
- А ты не исчезнешь?
- Нет. Ни одна сила во всей Вселенной не остановит меня на пути к тебе. Я всегда буду с тобой, любовь моя.
*прим. ав: старая французская единица, примерно 7 м
Эпилог.
«Милый друг,
последние слухи из Парижа могут порадовать вас. Моя милая жена Генриетта навела короля на мысль выслать Лоррена в Лион, а оттуда он отправится в замок Иф. Признаться, я неутешен. Но надеюсь, что смогу уговорить брата отправить его, например, в Рим. Он пообещал мне, что больше не будет шалить. Просто в этот раз он заигрался.
К тому же, небезызвестный вам Жак Каро был найден мертвым. Его труп изрядно обглодали бродячие собаки. Бедняга не успел насладиться свалившимся на него богатством. Какая потеря для общества! А я всегда говорил, что шпионы и подлецы долго не живут
Друг мой, надеюсь, что с вами все будет хорошо. Я знаю, ваше Счастье рядом с вами. Надеюсь, палач не слишком постарался, выпытывая у него признание.
Друг мой, никогда не забывайте, что в Париже всегда будет тот, кому вы можете доверять.
А я никогда не оставлю надежды вновь увидеть вас в своем доме.
С самыми дружескими чувствами, Филипп, герцог Орлеанский».
- Что там? – лениво спросил Джин, все еще валявшийся в постели, хотя солнце уже давно встало из-за горизонта. Но Венеция во время карнавалов жила ночной жизнью, поэтому за окном лишь негромко шумел все еще сонный город.
Казуя сел на постель рядом с Аканиши и, наклонившись к нему, шепнул:
- Филипп написал, что выполнил мою последнюю просьбу.
- У тебя талант заводить друзей, - рассмеялся Джин.
Он долго смотрел на Каменаши, но не выдержал, притянул его за ворот рубашки и поцеловал.
Ну вот и все)) Три месяца ... прошло три месяца с первой главы.
было трудно... но мне все равно понравилось.
Спасибо вам, дорогие читатели! Всем тем, кто проделал вместе со мной этот долгий путь))
Отдельное спасибо [J]umi~kuraki[/J]! Ты больше, чем просто бета))
Вопрос: спасибо?
| 1. Да | 49 | (100%) | |
| Всего: | 49 | ||
-
-
03.06.2012 в 01:33скажите, что все будет хорошо
мне так нравятся все описания и сравнения
спасибо большое за главу) буду ждать последнюю наконец, раскроются все тайны
-
-
03.06.2012 в 09:47-
-
03.06.2012 в 12:06-
-
03.06.2012 в 13:11-
-
03.06.2012 в 15:33-
-
03.06.2012 в 15:41-
-
03.06.2012 в 15:50-
-
03.06.2012 в 22:21-
-
03.06.2012 в 22:54я же говорила хД
-
-
04.06.2012 в 10:22надеюсь все же на ХЭ...
удачи в написании )))
-
-
05.06.2012 в 08:45-
-
05.06.2012 в 22:56-
-
17.06.2012 в 13:01я вся на эмоциях, улыбаюсь как дурак и ничего вразумительного написать не могу)))
спасибо
-
-
17.06.2012 в 13:36Спасибо!!! Так красиво!
-
-
17.06.2012 в 14:11-
-
17.06.2012 в 14:30-
-
17.06.2012 в 15:36-
-
17.06.2012 в 16:04Это чисто мое мнение, и оно не отрицательное, но все же я когда читал последнюю главу, надеялся, что будут описаны чувства Джина, например рассказать как он выбрался от туда, почему Венеция, и тому подобное.
Еще раз спасибо за чудесный фанфик! Читать его одно удовольствие!
желаю вам автор вдохновения на новые творения, если они будут
-
-
17.06.2012 в 19:03-
-
17.06.2012 в 19:52И эта сцена с отрубанием головы. Ужас :о Как представила...
Но Венеция. И Джин в маске
Темная маска, темный плащ и широкополая шляпа - я на этом месте себе Черного Плаща представила, и это испортило всю романтику xD
Я так рада, что все кончилось хорошо ^^
Спасибо <3
-
-
17.06.2012 в 21:55Темная маска, темный плащ и широкополая шляпа - О, боже я так и представляю себе эту картину маслом *_* Хотелось бы увидеть его в таком виде 8может и попробую сделать на фотошопе, если получится ^__^*
Koizumi Risa, спасибо за такой замечательный фанф и такую бурю эмоций!
-
-
17.06.2012 в 21:56-
-
18.06.2012 в 13:01-
-
18.06.2012 в 13:30Адэлия, большую часть сюжета ты знала наперед и мне очень хотелось сохранить для тебя хоть какую-то интригу. Разве это был не катарсис, когда я столько времени уверяла тебя, что Джин умрет и все выльется в дэд фик, а потом он вдруг раз! и выжил))
С самого начала я собиралась оставить его в живы, но интрига дороже))
Kamenashecka, я ничего не могу обещать, но есть крошечная надежда на спешал)) например, описание некоторых событий от Джина))
Спасибо, я надеюсь еще написать что-то столь же ... запоминающееся))
Moon and Sun, Lady Rovena, спасибо вам)) Не верьте, когда автор говорит, что пишет для себя) Я всегда пишу для тех кто читает)) Лучшая награда для меня это отзыв читателя))
Cinderkit, да, вот такая я) Хотелось мне сохранить интригу) Сама люблю всякие тайны в историях, вот и пыталась сделать что-то подобное)) Я же не поставила в шапке дэд фик, так что Джин все равно бы выжил) Я рада, что довольна твоя Акамешная душа))хд
AnaiAsane, я уже сказала, что существует призрачная надежда, что я все же выдам все тайны и расскажу, как Джину удалось избежать казни и что он делал потом.
О, боже я так и представляю себе эту картину маслом *_* Хотелось бы увидеть его в таком виде 8может и попробую сделать на фотошопе, если получится ^__^* Кья! Было бы здорово! ))Я буду очень ждать!
LotRAM, читать дальше
-
-
18.06.2012 в 14:21-
-
18.06.2012 в 14:25-
-
18.06.2012 в 14:28-
-
18.06.2012 в 15:51И как говорилось раньше, мне очень понравился фанфик, один из любимейших будет, и самый запоминающийся
Еще хочется сказать, что у вас автор, красивый стиль написания, очень интересно и красочно. А такое редко встретишь. Вас читать одно удовольствие!
-
-
18.06.2012 в 18:02-
-
18.06.2012 в 20:19Я же не поставила в шапке дэд фик - так ты же сама говорила, что не любишь, когда все раскрывается в шапке. Так что я ни на что не надеялась
Я рада, что довольна твоя Акамешная душа - ум. Очень довольна ^^
Я надеюсь, что это не последний твой большой Акаме-фанфик