Стояли звери Около двери. В них стреляли, Они умирали.
Автор: Koidzumi Risa
Бета: [J]umi~kuraki[/J]
Название: Look at me
Персонажи: Каменаши Казуя, Аканиши Джин
Рейтинг: PG-13 (хотелось бы в будущем повысить, но для этого мне нужна будет помощь)
Жанр: AU
Дисклеймер:
Все ситуации вымышленные, все имена придуманные,
все названия условные, все совпадения случайные,
все фотографии поддельные, все тексты созданы генератором случайных слов.
От писаки: Филипп, его жена и дети - реально существовавшие люди. Описания внешности тоже вполне исторические + картины тоже существуют. А и Сен Клу тоже настоящая резиденция герцогов Орлеанских
За коллаж спасибо AnaiAsane
Глава 5. Глупости совершают все.
Глава 5.
Джин проспал до позднего вечера, а потом исчез на два дня, чтобы на третий вернуться ночью и, почти не скрываясь (потому что и скрываться-то было не от кого, все давно спали), пройти в свою спальню под руку с баронессой да Лилль.
Приближался праздник середины лета, становилось все теплее, и даже ночью воздух был удушающе- спертым, нагретым за день на солнце так, что, казалось, он с трудом проникает в легкие. Все в природе изнывало от жары, находя слабое утешение в сомнительной прохладе ночного времени.
Бланш обнимала Аканиши во сне, прикасаясь к нему обнаженной кожей, от чего по его спине катились теплые струйки пота. Джин не мог уснуть: кровать казалась ему жесткой, а простыни - мокрыми от его собственного тела. Лежащая рядом женщина, что раньше чудилась ему такой желанной, сейчас, казалось, источала тонкий, но неприятный запах вина, от которого мгновенно пьянеешь, а на утро мучаешься головной болью.
Какая-то ранняя птичка засвистела за окном, возвещая о начале нового дня. Джин поерзал, мягко стряхивая с себя чужую руку, которая будто прилипла к мокрой, горячей коже. Наконец, кисть мягко соскользнула на кровать, и баронесса открыла глаза.
- Доброе утро, - сонно пробормотала она, вновь обнимая посла и устраивая золотистую макушку у него на плече. Мягкие, пухлые губы коснулись шеи. Аканиши как можно незаметнее отстранился.
- Ваша милая женушка уже покорила ваше сердце? – Бланш может и была легкомысленной, взбалмошной, временами злопамятной, но никогда - глупой. Он не смог утаить от нее того, что огонек страсти угас, сколько бы она не молила: «Еще чуточку, еще минуточку люби меня!».
- Нет, - неуверенно и очень тихо ответил Джин.
- Дорогой, не обманывайте себя и меня.
Они помолчали. Пальцы мужчины пробежали по ее плоскому животу, слегка сжали грудь, а потом запутались в светлых волосах. Женщина как большая, но грациозная, томная кошечка, ластилась к его рукам.
- Поль уже дорисовал ваш портрет? – опасный, но необходимый вопрос. Начало конца. Оба знали, что это значит.
- Нет, - легко откликнулась Бланш и поднялась с постели, накинула на плечи его легкий, шелковый халат. Ткань холодила сухую кожу. Она остановилась у раскрытой двери на балкон, в предрассветной дымке сад казался серым и безжизненным.
- Неправда. Я знаю, что дописал, - Джин перевернулся на спину и раскинул руки, уставившись в потолок.
- Тогда зачем спрашиваете?
- Может, не хочу с вами расставаться?
- О, не нужно.
- Бланш, - он повернул голову, чтобы взглянуть на нее.
- Да все знают, что происходит, когда Дюран дописывает портрет. Женщина сразу становится просто номером в списке твоих побед.
- Это не так, - Джин тоже поднялся и, подойдя, обнял ее за плечи. Баронесса осторожно коснулась низкой пузатой вазы со странным букетом из белых маков и анютиных глазок.
- Вы знакомы с языком цветов? – спросила она, поглаживая нежные стебельки.
- Нет, совсем нет.
- Белые маки – это мир, вернее надежда на него, а фиолетовые и белые анютины глазки – это печаль и тоже надежда. И еще … «думай обо мне».
Джин вышел на балкон и вцепился пальцами в перила, но лицо его выражало растерянность.
- И что же это значит?
- Кажется, кто-то пытается помириться, - улыбнулась она. - А знаете, что за цветок бы я подарила вам на прощание?
Он молчал, поэтому Бланш просто продолжила:
- Целую охапку ландышей с мелкими цветочками душистого горошка. Прекрасный был бы букет, - вздохнула она.
Он помог баронессе надеть платье и завернуться в темный плащ, яркий халат был брошен в кресло, чтобы больше никогда не коснуться ее тела. Было странно ощущать, что все это в последний раз. В последний раз Джин взял ее за руку, чтобы вывести из дома тайно, через неприметную калитку в саду. Последний взгляд на комнату и цветы, что рассказывают о чужой любви. Последний томный поцелуй в рассвете. И как хотелось вечно стоять на террасе и мять, мять до бесконечности, без конца, его мягкие, теплые губы! Последний раз прижаться к сильному телу, замереть на мгновение или лучше вечность в его объятиях.
Пальцы переплетались, губы сталкивались, а дыхание сбивалось. Расставание, хоть и ожидаемое, оказалось тяжелее, чем все мысли о нем. Но она так и не заплакала. Очень хотелось, но нет, нельзя.
- Пора, - прошептал Аканиши. Бланш помотала головой и уткнулась лбом ему в грудь, мысленно шепча: «Пожалуйста! Пожалуйста!». Она и сама не знала, о чем молила, но все же не могла остановиться.
Казу как всегда на рассвете вышла в сад. Трава была мокрой от росы, солнце еще не высушило ее. Но, не смотря на это, идти было приятно. Подол платья тихо шуршал в такт шагам.
Воздух был теплый и влажный, будто солнце, даже скрываясь за горизонтом, продолжало греть. Необычная для Франции погода, больше подходившая для тропиков или, в крайнем случае, для южного побережья Италии, держалась уже неделю. Радовало только то, что цветы росли буйно и ярко.
«Она» прошла по саду, рассматривая своих «любимцев». Нашла несколько ласковых слов для каждого, касаясь хрупких, тонких лепестков. Самое большое место в цветнике отводилось, конечно, розам: белым, красным, ярко алым, чайным и желтым, забавным синим и даже черным. Они были прекрасны, но в них будто не было души, нежности, ранимости. Все знают, что роза - королева среди цветов, и она будто горда этим, и поэтому несколько неприятна в своем высокомерном величии. Казу гораздо больше нравились мелкие цветки, больше похожие на полевые. Обычно «она» склонялась над большой клумбой, усыпанной лютиками, маргаритками и бальзаминами и долго-долго разглядывала каждый цветочек. Лужок напоминал разноцветное лоскутное одеяло: казалось, можно раскинуть руки, окунуться в это благоухающее море цветов и проваляться до полудня, разглядывая далекое синее небо. Но сегодня Казу прошла мимо, направляясь прямо к дикорастущим люпинам, возвышавшимся среди травы.
Некоторое время спустя «она» уже шагала обратно к дому, сжимая целую охапку люпинов трогательного, нежно-розового цвета. Казу улыбалась, вдыхая их слабый, сладковатый аромат. Рукава платья намокли, но «ей» было все равно.
До беды оставались секунды. Еще десяток шагов и хрупкие стебли упали на землю. Внезапно руки будто перестали слушаться, просто безвольно повисли вдоль тела. Машинально «она» сделала вперед пару шагов, втаптывая цветы в тропинку. Казу ничего не видела вокруг, только две стройные фигуры на террасе, что замерли, прижавшись друг к другу.
- Нет, - тихо прошептала «она», не желая верить своим глазам. Джин, ее муж, нежно обнимал другую женщину, снова и снова атакуя ее губы. Наконец, он отступил, отстранил ее от себя. Они обменялись несколькими словами, но Казу ничего не расслышала. Аканиши взял под руку свою спутницу и повел через сад. «Ей» было обидно, обидно почти до слез, горьких, как микстура. Так легко представить, как Джин мог бы прижать к груди его. Именно его, настоящего! Не жену и не женщину, а хрупкого, угловатого мальчика с тонкими ручками и пальцами, что до боли вцепились бы ему в плечи. Мальчика, который был бы не только любовником, но и другом, соратником.
Казу поняла, что еще пара минут и «ее» заметят, поэтому, спотыкаясь, неловко отступила на непослушных, вдруг ставших деревянными, ногах в тень большого дуба. Когда пара проходила мимо, «она» судорожно прижалась щекой к дереву, будто пытаясь слиться с ним. Кора была жесткая и бугристая, неприятно саднила нежную кожу, оставляя красный отпечаток на ней. Но Казу ничего не замечала и лишь слегка подрагивала, будто от холода. Где-то в вышине резко крикнула птица; «она» дернулась, и мелкий сучок прочертил кровавую полоску на скуле.
Казалось, вместо теплой крови по венам побежала ледяная вода. Она заморозила все внутри, сковала душу отчаянием. Казу хотелось опуститься на колени и зарыдать так громко, чтобы даже солнце услышало о «ее» боли. Но «она» не позволила себе сделать этого, наоборот, воинственно сжала побелевшие губы. Как можно спокойнее вдохнула через нос, медленно досчитала до десяти. Но сердце все равно бешено стучало, только почему-то не в груди, а где-то чуть выше ключицы, в горле. Раскаленным шаром оно обжигал кожу изнутри. Минуты тянулись медленно. Капли-секунды ударялись о землю с глухим стуком. «Она» не двигалась, чувствуя, как внутри все зажигается и клокочет злобой, которая требовала выхода, но не находила его. По венам заструилась кроваво-красная лава, выгоняя ледяную воду отчаяния.
Казу посмотрела вслед уже скрывшейся паре и вдруг, будто что-то вспомнив, стремительно направилась к дому.
В конюшне было прохладно (солнце еще не нагрело крышу) и сухо. Пахло сеном и лошадьми. Крошечные пылинки танцевали в столбиках света, проникавшего через небольшие окошки. Помещение было небольшое, всего из четырех секций – денников. Конюх Гарри, спавший здесь же, на соломе, содержал свои «владения» в идеальном порядке и чистоте. Лошади явно нравились ему больше, чем люди. А лошади во владении у посла все как на подбор - дорогие и непременно породистые. Чистокровная арабка, огненно-рыжая, с диким темпераментом, подчинялась и любила только самого Джина. Темный, как смоль, без единого светлого пятнышка, меренский жеребец и его подруга – молодая серая булонская кобылка – эти для кареты. И еще один конь, которого Казу полюбила с самого первого взгляда, и, кажется, эта любовь была взаимной.
Казу прошла вглубь прямо к своему любимцу. Арро был настоящим английским альбиносом. Белый, как снег, со светло-голубыми глазами и ослепительно-белой гривой. «Она» погладила жеребца по гладкой шее. Он фыркнул и слегка куснул мокрыми губами «ее» плечо, будто утешая. Казу обняла друга, перебирая пальцами жесткую гриву. Рядом с ним «ей» стало чуточку легче, спокойнее. Но Арро не может говорить, поэтому не даст совета и не пожалеет. Он может только смотреть на «нее» своими грустными, светлыми глазами и тихо ржать, будто принимая печали хозяйки как свои.
«Она» не стала будить конюха, а сама оседлала коня. Сначала осторожно надела уздечку, успокаивающе поглаживая Арро по морде, затем вальтрап, потник и седло. Он спокойно стоял, пока Казу пыталась сделать все, как показывал Гарри.
После всех приготовлений, Казу, наконец, вывела Арро из конюшни. И не медля больше, вскочила в седло по-мужски и, пришпорив коня, понеслась к воротом. Заспанный конюх, который удивленно тер глаза, прокричал что-то «ей» вслед.
Казуко знала куда едет, и, может, это было безрассудно, глупо и даже жестоко, но больше никто не смог бы «ее» понять. Только к нему. Пусть придется припасть к чужым ногам, пусть осудит, но ведь утешит. Он точно утешит, потому что больше просто некому.
Серым вихрем пронеслась Казу по дорогам, чтобы резко осадить коня у нарядного подъезда. Здесь немного ошарашенный дворецкий сообщил, что господин до рассвета уехал в Сен-Клу по приглашению герцога Орлеанского. «Она» немедля развернулась и направила Арро на запад, вдоль Сены.
Ветер развевал волосы и шумел в ушах. Казу низко припадала к шее коня; адреналин бешено ударял в кровь, подстегивая «ее». Четверть часа спустя «она» остановилась перед воротам замка.
Глава 6. Разрушая дружбу
Глава 6.
Она вновь заставила его сердце биться чаще. Кого-то любовь делает сильнее, а у него - все наоборот: любовь превращает его в безвольную марионетку, зависимую от чужой воли и благосклонности. Из-за нее его сердце стало похоже на маленькую, загнанную трепещущую птичку, что бессильно бьется в клетке. Бьется, бьется, пока не умрет.
Дюран вновь увидел ее, как в первый раз. Казу, рассеянно выглядывая кого-то, шла к столпившимся вокруг Герцога Орлеанского людям: ветер развевал ее волосы, серебристое платье, которое так хорошо сочеталось с ее темными локонами и подходило к цвету ее глаз, колыхалось в такт шагам. Он пошел ей на встречу, чтобы другие гости принца не смогли вцепиться своими когтями в ее нежную шею. Но, как назло, сам Филипп Орлеанский заметил нежданную гостью.
- Дюран, - обратился он к художнику, - вы знаете это прелестное создание, что направляется сюда?
Поль скрывая досаду, учтиво ответил:
- Да, Ваша Светлость. Мадам - жена японского посла.
- О, - с возросшим интересом воскликнул Филипп, оглядывая свою свиту, - я много о ней слышал. Приведите же ее скорей, милый Поль!
Мужчина поклонился и под взглядами гостей направился к Казу.
Казу шла вперед навстречу Дюрану, и решимость «ее» таяла, как предрассветная дымка под лучами солнца. Вся свита принца следила за их приближением друг к другу. Джин отчасти был прав, когда говорил о слухах при дворе, которые распространяются с невероятной быстротой и редко бывают достоверны. Под многочисленными пристальными, беззастенчиво рассматривающими ее, взглядами Казу вспомнила, в каком виде примчалась сюда. Волосы выбились из косы, растрепались от быстрой езды, и теперь мелкими завитками прилипли к влажным вискам. Серебристое платье, конечно, было очаровательно, но для только лишь домашней обстановки. Оно запылилось, помялось в дороге и даже, кажется, кое-где порвалось. И пахло он «нее», вероятно, не лучшим образом, конским и ее собственным потом.
Дюран взял Казу под руку бережно, но крепко, будто тяжелобольную.
- Что случилось? – шепнул он, подводя «ее» к Филиппу.
- Не здесь, - так же тихо ответила «она», застенчиво улыбаясь принцу.
- Ваша Светлость, позвольте представить мадам Казуко Аканиши, жену посла Японии.
Казу присела в глубоком реверансе и быстро оглядела свиту герцога и его самого. Младший брат короля был некрасивым мужчиной лет тридцати, в завитом темном парике, невысокий с бледной кожей и мягким подбородком. Но взгляд его светился умом и лукавством. Нежные руки сжимали гладкую, черную трость. Одет он был ярко и несколько вычурно, с множеством украшений. Ближе всех к нему стоял высокий, красивый молодой блондин, в котором Казу узнала знаменитого шевалье де Лоррена. Если принц смотрел на «нее» с любопытством и некоторой благосклонностью, то его фаворит просто смерил ее медленным, оценивающим взглядом, а потом будто и вовсе потерял интерес. Вокруг стояло еще множество людей, но их Казу либо не узнавала, либо не успела разглядеть.
- Милое создание, сколько вам лет? – без предисловий осведомился Филипп. Казуко растерялась, а потому, заикаясь, ответила:
- С-семнадцать, месье, - глаза герцога были почти так же темны, как и «ее» собственные, и в них плескался смех и понимание.
- И почему же ваш супруг так долго скрывал вас? Хотя не отвечайте, просто пообещайте мне, что, как только закончите с Дюраном, тут же навестите меня. Идемте, господа, мы здесь лишние! Юная мадам приехала сюда явно не из-за моей скромной персоны. Идемте-идемте! – воскликнул он и, не дожидаясь ответа, развернулся, чтобы уйти. Свита, явно разочарованная тем, что представления не будет, потянулась за ним, бросая на пару откровенные, любопытные взгляды.
- Идем, - художник вновь взял ее под руку, увлекая в противоположном направлении к большому фонтану под сенью деревьев.
- Поль, - беспомощно простонала Казу.
- Что? – Дюран посмотрел на «нее» в упор, гораздо ближе чем то, позволяли приличия. Как много «она» увидела в его взгляд! Даже слишком. И от этого мужество совсем ушло, а ноги подкосились и, казалось, почти отказались слушаться.
Они дошли до фонтана, вернее, мужчина довел мадам до чаши с освежающей водой. Казу присела на холодный белый край, не обращая внимания на мелкие брызги, летящие в спину.
- Что случилось, мадам?
«Она» открыла рот, но не смогла издать ни звука. Просто двигала губами, будто выброшенная на сушу рыба. Потерла лоб ладонью, закусила губу, закрыла лицо руками, но так ничего и не сказала. Дюран опустился на одно колено.
- Мадам, три недели прошло. Я скучал, - тихо начал он. - Каждую минуту своей жизни я думал о вас. И, чем больше времени мы проводили в разлуке, тем больше чувства сжигали меня изнутри. Я думал, все просто. Думал, вы такая, как все, и это пройдет. Но…
Поль замолчал, собираясь с силами.
- …Но это не пройдет. Говорят, настоящая любовь бывает раз в жизни. Я не верил и сотню раз влюблялся. А теперь я знаю – это правда. И с вами… с вами, - он облизал пересохшие губы. - С вами – навсегда! И пусть это прозвучит наивно, но… Я так отчаянно желаю, чтобы вы сказали: «Навсегда – какое хорошее слово, Поль. Я навсегда с тобой». И я у ваших ног.
Казу ехала сюда с мыслью, что припадет к чужим ногам, прося защиты и сострадания. А вышло совсем по-другому. Друг униженно стоит на коленях и признается в том, чего «она» никогда не должна была бы слышать.
- Поль…
- Я знаю, что вы собираетесь сказать. Не надо. Я согласен быть просто другом, лишь бы видеть вас.
- Поль, - Казу вдруг будто обрела почву под ногами; слова посыпались из «нее» мутным, бурным потоком, - я видела его сегодня! Видела своего мужа с другой! Я знаю, знаю, что мы еще в самом начале договорились: не будем мешать друг другу жить своими собственными жизнями. Но… он - моя жизнь. Простите меня, Поль, простите. Будьте моим другом, будьте тем, кому я могу рассказать абсолютно все. Вы сами знаете: такие чувства не запрячешь в сундук и не бросишь на дно колодца души. Я не знаю, что мне делать!
- Мадам, - Дюран успокаивающе сжал «ее» руку. Казу подняла на него глаза и медленно вздохнула, а потом рассказала о том, что было. Не только об утре, но и о том, что было до этого.
- Аканиши, - прорычал художник, вскакивая на ноги, - как он посмел?!
Казу надеялась на утешение, заботу, но никак не на вспыхнувшую в нем ярость.
- Простите, мадам, - Поль резко поклонился, - мне нужно срочно уйти.
- Месье? – «она» тоже встала. - Я не понимаю…
- Простите, - повторил он и быстро пошел к конюшням. Казу смотрела ему вслед.
- Мадам, - герцог первым заметил «ее» приближение, будто все это время только и ждал возвращения. Все (около сотни человек), как по команде, посмотрели на «нее», но стоило Филиппу неодобрительно нахмурить брови, как они так же дружно отвернулись и изобразили полнейшее безразличие к происходящему.
- Ваша Светлость, - Казу снова присела в реверансе.
- Не нужно церемоний, мадам. Я вижу, вы устали с дороги. Герцогиня, - обернулся он к жене. Генриетта Стюарт была привлекательной молодой женщиной на несколько лет младше Филиппа, но красота ее несколько померкла от трех тяжелых родов. А сейчас даже широкое платье не могло скрыть приближение срока рождения четвертого ребенка. Говорили, Генриетта имела большое влияние при дворе. С мужем была холодна, но, по слухам, водила довольно близкую дружбу с королем. Злопыхатели не уставали намекать, что их отношения носили более нежных характер.
- Герцогиня, проводите мадам Аканиши в гостевые покои, думаю, ей необходимо переодеться.
- Месье, - откликнулась жена, - я думаю, горничная вполне справится с таким простым поручением.
- Мадам, выполните мою просьбу, - мягко и слегка укоризненно ответил герцог. Генриетта помедлила и кивнула. Женщина не выказывала особого восторга, но послушалась и сделала приглашающий жест.
Полчала спустя Казу вышла из гостевой комнаты, облаченная в новенькое голубое платье, пышное и воздушное, расшитое мелким речным жемчугом. «Она» стала похожа на маленькую фарфоровую куколку, которая неожиданно сошла со своего пьедестала.
- Давайте я покажу вам поместье, - мягко произнес Филипп, отворачиваясь от большого окна. Казу была более чем удивлена, что принц ждал ее.
- Ваша Светлость, - она осторожно взяла его под руку. Они пошли вперед по светлой галерее.
- Вы, наверное, гадаете, почему я дожидался вас? – принц остановился перед портретами женщин его семьи. - Взгляните, какие прекрасные полотна. Рубенс…
На правом была изображена его мать, прекрасная Анна Австрийская в своем испанском наряде. А на левом - бабка Филиппа, художник изобразил ее в преклонном возрасте и траурном наряде.
- Там, - он махнул рукой куда-то дальше по коридору, - есть портрет моей тетки Генриетты-Марии. Красивая была женщина, жаль, совсем зачахла, бедняжка. Климат туманного Альбиона подорвал ее здоровье.
- Месье, - Казу и правда не могла понять причин внимания к ней со стороны принца. А тот, похоже, и не торопился объяснять.
- Простите, месье, я иностранка, и мне не вполне понятны те игры, которые здесь все, кажется, так любят. Прошу, не томите.
- Мадам, вы просто чудесное создание, - он улыбнулся, - Вы удивили меня, а это, поверьте, случается не часто. Двор нынче скучен до невозможности.
Казу удивленно посмотрела на Филиппа, ожидая продолжения.
- Скажите, - начал герцог, низко наклоняясь к «ней», - зачем одному мужчине переодеваться женщиной и выходить замуж за другого? Или в вашей стране это обычное явление?
Удивление в «ее» глазах сменилось испугом. Филипп рассмеялся.
- Не бойтесь, дорогая, - прошептал он. - Я никому не расскажу об этом, но объясните же мне причины столь странного поступка.
- Пожалуйста, Ваша Светлость, я расскажу, что захотите, только умоляю, не говорите никому! Я умоляю, никто не должен догадаться! Моя жизнь будет разрушена, если при дворе прознаю о…о таком! – Казу молитвенно сложила ладони.
- Успокойтесь-успокойтесь. Честно признаться, Вы мне очень импонируете, мадам. Я сохраню ваш секрет в обмен на утоление моего любопытства.
Казу сжала ладони в кулаки, глубоко вздохнула и начала рассказ.
Поль ворвался в дом, ни на кого не обращая внимания, взбежал по лестнице и резко распахнул дверь кабинета. Джин с легкой улыбкой на губах, до этого безмятежно смотревший в окно, встрепенулся и посерьезнел. А через секунду ему в лицо прилетели две белые перчатки.
- Что происходит? – холодно и немного угрожающе поинтересовался Аканиши, остановившись на Дюране долгим тяжелым взглядом. Потом он жестом отпустил запыхавшегося дворецкого, который вошел вслед за художником.
- Это ты мне скажи, что происходит в твоем доме!. Твоя жена пришла ко мне в слезах! - просто ответил тот, нависая над столом.
- Нажаловалась уже? – Джин презрительно приподнял брови.
- Что? – Поль презрительно скривился, будто пред ним был не бывший друг, а мерзкое насекомое, - Знаешь, я думал, что после женитьбы ты… изменишься. Женщины всегда были для тебя низшими существами, но она… Она достойнее других.
- Значит, правда? У вас… любовь?
- О чем ты? Она отвергла меня!
- Тогда чего же ты примчался защищать ее честь?
- Может потому, друг мой, что ты о чести позабыл? Приводить любовниц в собственный дом чуть ли не на глазах у жены!
- Откуда ты знаешь?! Никто… не должен был видеть, – Джин побледнел и до боли вцепился в стол. - Это было только для меня.
- Для тебя? – насмешливо переспросил Дюран, - Конечно же, Аканиши всегда думает только о себе.
- Может и так, - Аканиши вышел из-за стола и прошел к окну, мимо скульптуры, на которой, как ему казалось, Марс воинственно сжал копье, а Венера беспокойно припала к плечу мужчины.
- Зачем? – слабо спросил Поль, будто силы вдруг оставили его. – Зачем ты мучаешь ее?
- Да разве не о вас шепчутся во всех уголках Версаля, - сквозь зубы процедил Джин, не оборачиваясь, - Люди скоро начнут смеяться мне в лицо. Жена, не таясь, ездит к любовнику.
- Никто не запретит тебе быть дураком, Джин, - тихо проговорил Дюран. - Завтра в полдень.
- До первой крови?
- До первой крови.
От обилия учебы и других "веселых" моментов моей жизни мозги закипают. Так что если что автор не виноват!
Глава 7. в которой Джин наконец знает
Глава 7.
Полуденное солнце слепило глаза и грело так, что Джин скинул расшитый камзол на землю еще до начала дуэли и остался в одной рубашке, которая все равно неприятно липла к мокрой спине. Он окинул взглядом унылую картину вокруг себя. Место для дуэли было выбрано тихое, на пустыре, за церковью. По краям в тени, у самой каменной стены росли несколько деревьев, сухих и безжизненных, а утоптанную площадку посередине покрывала странная желтоватая пыль, которая только притворялась землей и все норовила забраться в ноздри, от чего в носу становилось неприятно щекотно.
«И почему нельзя было встретиться на рассвете?» - подумал Аканиши, мучаясь от жары и вытирая платком шею под волосами.
- Не передумал?
- О чем ты? – Джин обернулся на своего секунданта. Высокий мужчина стоял спокойно, заложив руки за спину: его лицо ничего не выражало, только светло-голубые глаза смотрели холодно и серьезно.
- Вы ведь друзья. Рушить дружбу из-за женщины - это глупость. Женщину рано или поздно разлюбишь, а друг - это навсегда.
-Я защищаю свою честь, - бросил Аканиши и вновь повернулся к узкому проходу между двумя зданиями, откуда должен был появиться его оппонент. Время тянулось медленно, стоять на солнцепеке было просто невыносимо, голова кружилась и, казалось, готова была расколоться на части. От этого думать о чем-то, кроме как о том, чтобы это поскорее закончилось, было невозможно.
Наконец, Дюран выскользнул из прохлады переулка и, поприветствовав всех кивком, встал напротив Джина. Бросив на него один-единственный взгляд, Аканиши забыл и о жаре, и о головной боли, только гнев в груди вспыхнул как сухой порох. Он больше не видел перед собой друга, он видел человека, что спал с его женой и посмеялся над ним. Он боролся с желанием немедленно выхватить шпагу и проткнуть Полю горло - крошечный укол и смерть. Багровая кровь окропила бы сухую пыль под его ногами.
- Не забывайте об условиях дуэли, господа, - провозгласил один из секундантов. - До первой крови. Смерти нам не нужны.
«Нужно было взять с них слово, что будут молчать. Жаль, что уже поздно. Завтра все узнают, что у Казуко очень ревнивый муж, который сторожит свою милую женушку как ненормальный», - подумал Джин. Он вытащил шпагу и заложил руку за спину, становясь в позицию, готовый к поединку. Самый первый выпад, и в голове не осталось ничего. Все сомнения, тревоги и мысли ушли. Аканиши перестал думать о Поле как о друге, перестал думать о жене и себе. Только жажда крови, которая поглотила все прочие чувства. Перед ним был противник, и тело само рвалось в бой.
Поль наступал, они кружили по кругу в диковинном танце. Джин позволил загнать себя в угол только для того, чтобы потом заставить Дюрана поспешно отступить и, наконец, упереться спиной в каменную кладку. Художник был не слишком искусен в фехтовании и потому не понимал, что Аканиши всего лишь играет, и он мог бы без особого труда уже несколько раз проткнуть Поля насквозь. Но Джин сдерживал себя, он знал, что у него будет лишь одна возможность пустить противнику кровь, а ему так хотелось ранить Поля посильнее, чтобы избавиться хотя бы от части той боли, которая ледяной рукой сжала сердце.
Обманное движение заставило Дюрана качнуться вперед, Аканиши будто теряя равновесие неловко переступил и сделал выпад. Поль почувствовал мгновенную боль, и вот, что-то теплое потекло по лбу и щеке, а через мгновенье глаз ослеп от залившей его липкой крови. Глубокий длинный порез ото лба через бровь и часть щеки и носа – не смертельная рана, совсем не опасная. Но унизительная, изощренная насмешка, оскорбление, утешение для уязвленной гордости, которого так хотелось Джину. Оппонент повержен, растоптан.
Рубиновая капелька замерла на кончике шпаги. Внезапно для Аканиши все прошедшие события сосредоточились в ней. Ни вернуть, ни исправить, можно только смотреть, как она стремительно опускается на землю. Шпага выпала из его руки. Он, даже не глянув на Дюрана, прижимающего ко лбу уже ставший грязно-красным платок, быстро направился к лошади.
Темные грозовые тучи застилали небо. Было жарко, но какое-то странно предчувствие прохлады уже носилось в воздухе. Птицы замолчали, а деревья тревожно шумели где-то над головой.
Казу сидела на скамеечке в парке и рассеяно глядела в маленькую книжку в черном кожаном переплете - строчки расплывались у «нее» перед глазами. Пахло цветами, коих «ее» стараниями в саду стало великое множество.
Темная фигура появилась в конце аллеи и быстро стала приближаться. Казуко судорожно вцепилась в книгу и опустила голову, ожидая его.
- Мадам, - Аканиши коротко поклонился. «Она» вежливо кивнула в ответ, ничем не выдав обуявшего ее смятения.
- Мадам, - повторил он, опускаясь на скамейку, - вы знаете, что наша свадьба была всего лишь… залогом союза между нашими семьями.
Казу посмотрела на него своими большими влажными глазами, и Джин вновь потонул в них и понял, что пропал.
- Сегодня на дуэли... – начал было он.
- Что?! – Казу окинула его обеспокоенным, внимательным взглядом, - Вы не ранены? Как это произошло?
- Вы не знали? – Джин удивленно вскинул брови и пояснил, - Дюран вызвал меня на дуэль… из-за вас!
- Нет, - тихо произнесла она, внезапно заинтересовавшись носками своих туфель. - Нет, он не мог. Поль не может быть настолько безрассуден. Месье, поверьте, я не давала повода…
- Тише, - велел Аканиши. - Я знаю, что вы не виноваты. Это было только наше дело.
Джин замолчал и осторожно взял у «нее» книжку. Казу избегала смотреть на него. Тихо зашелестели страницы. Где-то просвистел веселую песенку соловей.
- Недавно я тоже брал эту книгу с полки, - Джин беззвучно рассмеялся. - «Азбука цветов». Я теперь знаю: ты говорила со мной. Ты хотела рассказать мне о своих чувствах.
«Она» вспыхнула и прижала холодные ладони к щекам.
- Казу, - прошептал Джин, бережно касаясь «ее» плеча. Он вскочил и отошел, затем вернулся. Казуко удивленно наблюдала за его перемещениями.
- Мадам, - возвращаясь к официальному тону, но с затаенной страстью произнес Аканиши, - позвольте мне сказать… выразить…
Он вновь отошел, прислонился к дереву, зачем-то потрогал листья, глубоко вздохнул. В отдалении негромко прогрохотало.
- Летняя гроза, - задумчиво посмотрел вверх Аканиши, будто выискивая признаки бури.
- Месье, - позвала «она», - я умоляю!
- Мадам, - Джин посмотрел на «нее» в упор, - я хочу сказать, что боготворю и отчаянно люблю вас! Я пытался бороться, но это невозможно! Вы лучшая женщина из всех, что я встречал. И сегодня, во время дуэли, посмотрев в глаза бывшего друга, я понял это.
Джин подскочил к Казуко и, сжав «ее» плечи, осторожно и легко поцеловал. Всего секунду. А потом еще раз и еще. Трепетные, дрожащие поцелуи. Его пальцы на «ее» щеках и шее. Казу прижалась к нему теснее. Его язык осторожно раздвинул «ее» губы, проникая внутрь. Раньше ему казалось, что поцелуй - это своего рода приветствие, но сейчас они будто творили что-то запретное, тайное. Перемежая поцелуи с объятиями, он продолжал горячо шептать:
- Я люблю тебя. Люблю, моя маленькая мадам.
Его слова потонули в грохоте. С неба огненной стрелой сверкнула молния. Казу и не заметила, когда вокруг успело потемнеть; теперь «она» едва могла различить лицо мужа. Деревья заскрипели и застонали протяжно. Дождь хлынул сплошной стеной. Аканиши схватил «ее» за руку, и они побежали к дому.
Темная маленькая книжка осталась мокнуть на скамейке.
- Ты вся промокла. Нужно раздеться, - тихо произнес Джин, смеясь и сбрасывая камзол. Они были в той же комнате, где все и началось. И ветер, кажется, завывал так же, как тогда, и так же трепал листки на столе. Казу стало страшно, и оттягивать момент признания больше было невозможно. И «она» оттолкнула руки Аканиши.
- Это больше не может продолжаться, - бесцветным голосом произнесла Казу, пытаясь расшнуровать корсет. Джин, ничего не понимая, попытался «ей» помочь, но «она» не дала. Наконец, мокрое платье упало к «ее» ногам.
- Я уже говорила вам о моей сестре. Мы были близнецами.
- Она умерла, я помню, - Аканиши попытался поцеловать Казуко, но «она» ускользнула и остановилась у камина.
- Дело в том, что мама родила близнецов, но не двух девочек. Она родила мальчика и девочку. Мою сестру звали Кейко, меня зовут Каменаши Казуя. И меня готовили для сюдо, – он покусал и без того распухшую губу. - Я должен был стать o-kosho для сегуна. Я был бы воином! Но отец… он решил иначе. Он, вероятно, сошел с ума, но мне ли было обсуждать веление родителя?! Он отправил меня в монастырь на юге Франции. Я прожил там год, чтобы научиться быть женщиной. Вместо полевого лагеря и долгих бесед с господином у меня теперь пуховая перина и сад.
У Аканиши в голове все смешалось: поцелуи и признания, гроза и ветер, черное и белое.
- Я не верю… этого не может быть…¬ - он присел на кровать и стал пристально изучать свои дрожащие руки. Казуя скинул остатки одежды: в багровом свете камина его кожа казалась темнее, чем обычно, а на волосах играли золотые блики.
- Посмотри на меня, - потребовал он, и Джин, невольно подняв глаза, тут же отвернулся.
- Мне лучше уйти, - хрипло и тихо произнес он, не двигаясь с места. Казуя бросился вперед и упал рядом с ним на колени, попытался заключить его ладонь в свои руки.
- Пожалуйста! Пожалуйста! Я думал, что ты полюбил меня… именно меня. Не тело, а того, кем я являюсь! Разве нет?! Ведь ты не захотел меня в первую брачную ночь? Но всего минуту назад ты желал меня так же, как я тебя, разве нет? Джин, пожалуйста! Скажи, что мальчик я или девочка, не имеет для тебя значения!
Джин пораженно посмотрел на него и несколько секунд безмолвно открывал рот.
- Ты не тот, кого я полюбил! – Аканиши запрокинул голову, сдерживая слезы. - Я полюбил свою жену. Смешливую, молодую девушку. Она была прекрасна - тонкая и звенящая, как струна. Но ты не она!
Он сорвался на крик и добела сжал кулаки, будто хотел ударить.
- Неправда, - Казу дотронулся до его руки, но Джин отодвинулся в сторону и встал. – Неправда! Я все еще здесь, я - это она!
- Нет, - Аканиши снова заговорил спокойно, даже апатично. - Я не могу тебе доверять. Казуко была юной и невинной, она не смогла бы меня обмануть. А тебя… тебя я не знаю! Ты какой-то парень, которому было, вероятно, очень весело наблюдать, как я, влюбленный дурак, ревную и бросаюсь из крайности в крайность.
- Нет! Нет, это не так! – Казуя опустил голову. Мужчина смотрел на него несколько секунд, а потом молча вышел.
- Джин, пожалуйста, - просипел Казу, но заплакать он не мог, отчаяние сдавило горло.
« Неужели… конец? – подумал он, закрывая лицо руками, - Суждено ли мне прожить жизни рядом с любимым, не имея возможности даже прикоснуться? Нет, Ками-сама, пожалуйста, помоги ему понять мои чувства!»
Бета: [J]umi~kuraki[/J]
Название: Look at me
Персонажи: Каменаши Казуя, Аканиши Джин
Рейтинг: PG-13 (хотелось бы в будущем повысить, но для этого мне нужна будет помощь)
Жанр: AU
Дисклеймер:
Все ситуации вымышленные, все имена придуманные,
все названия условные, все совпадения случайные,
все фотографии поддельные, все тексты созданы генератором случайных слов.
От писаки: Филипп, его жена и дети - реально существовавшие люди. Описания внешности тоже вполне исторические + картины тоже существуют. А и Сен Клу тоже настоящая резиденция герцогов Орлеанских
За коллаж спасибо AnaiAsane
Глава 5. Глупости совершают все.
Глава 5.
Джин проспал до позднего вечера, а потом исчез на два дня, чтобы на третий вернуться ночью и, почти не скрываясь (потому что и скрываться-то было не от кого, все давно спали), пройти в свою спальню под руку с баронессой да Лилль.
Приближался праздник середины лета, становилось все теплее, и даже ночью воздух был удушающе- спертым, нагретым за день на солнце так, что, казалось, он с трудом проникает в легкие. Все в природе изнывало от жары, находя слабое утешение в сомнительной прохладе ночного времени.
Бланш обнимала Аканиши во сне, прикасаясь к нему обнаженной кожей, от чего по его спине катились теплые струйки пота. Джин не мог уснуть: кровать казалась ему жесткой, а простыни - мокрыми от его собственного тела. Лежащая рядом женщина, что раньше чудилась ему такой желанной, сейчас, казалось, источала тонкий, но неприятный запах вина, от которого мгновенно пьянеешь, а на утро мучаешься головной болью.
Какая-то ранняя птичка засвистела за окном, возвещая о начале нового дня. Джин поерзал, мягко стряхивая с себя чужую руку, которая будто прилипла к мокрой, горячей коже. Наконец, кисть мягко соскользнула на кровать, и баронесса открыла глаза.
- Доброе утро, - сонно пробормотала она, вновь обнимая посла и устраивая золотистую макушку у него на плече. Мягкие, пухлые губы коснулись шеи. Аканиши как можно незаметнее отстранился.
- Ваша милая женушка уже покорила ваше сердце? – Бланш может и была легкомысленной, взбалмошной, временами злопамятной, но никогда - глупой. Он не смог утаить от нее того, что огонек страсти угас, сколько бы она не молила: «Еще чуточку, еще минуточку люби меня!».
- Нет, - неуверенно и очень тихо ответил Джин.
- Дорогой, не обманывайте себя и меня.
Они помолчали. Пальцы мужчины пробежали по ее плоскому животу, слегка сжали грудь, а потом запутались в светлых волосах. Женщина как большая, но грациозная, томная кошечка, ластилась к его рукам.
- Поль уже дорисовал ваш портрет? – опасный, но необходимый вопрос. Начало конца. Оба знали, что это значит.
- Нет, - легко откликнулась Бланш и поднялась с постели, накинула на плечи его легкий, шелковый халат. Ткань холодила сухую кожу. Она остановилась у раскрытой двери на балкон, в предрассветной дымке сад казался серым и безжизненным.
- Неправда. Я знаю, что дописал, - Джин перевернулся на спину и раскинул руки, уставившись в потолок.
- Тогда зачем спрашиваете?
- Может, не хочу с вами расставаться?
- О, не нужно.
- Бланш, - он повернул голову, чтобы взглянуть на нее.
- Да все знают, что происходит, когда Дюран дописывает портрет. Женщина сразу становится просто номером в списке твоих побед.
- Это не так, - Джин тоже поднялся и, подойдя, обнял ее за плечи. Баронесса осторожно коснулась низкой пузатой вазы со странным букетом из белых маков и анютиных глазок.
- Вы знакомы с языком цветов? – спросила она, поглаживая нежные стебельки.
- Нет, совсем нет.
- Белые маки – это мир, вернее надежда на него, а фиолетовые и белые анютины глазки – это печаль и тоже надежда. И еще … «думай обо мне».
Джин вышел на балкон и вцепился пальцами в перила, но лицо его выражало растерянность.
- И что же это значит?
- Кажется, кто-то пытается помириться, - улыбнулась она. - А знаете, что за цветок бы я подарила вам на прощание?
Он молчал, поэтому Бланш просто продолжила:
- Целую охапку ландышей с мелкими цветочками душистого горошка. Прекрасный был бы букет, - вздохнула она.
Он помог баронессе надеть платье и завернуться в темный плащ, яркий халат был брошен в кресло, чтобы больше никогда не коснуться ее тела. Было странно ощущать, что все это в последний раз. В последний раз Джин взял ее за руку, чтобы вывести из дома тайно, через неприметную калитку в саду. Последний взгляд на комнату и цветы, что рассказывают о чужой любви. Последний томный поцелуй в рассвете. И как хотелось вечно стоять на террасе и мять, мять до бесконечности, без конца, его мягкие, теплые губы! Последний раз прижаться к сильному телу, замереть на мгновение или лучше вечность в его объятиях.
Пальцы переплетались, губы сталкивались, а дыхание сбивалось. Расставание, хоть и ожидаемое, оказалось тяжелее, чем все мысли о нем. Но она так и не заплакала. Очень хотелось, но нет, нельзя.
- Пора, - прошептал Аканиши. Бланш помотала головой и уткнулась лбом ему в грудь, мысленно шепча: «Пожалуйста! Пожалуйста!». Она и сама не знала, о чем молила, но все же не могла остановиться.
Казу как всегда на рассвете вышла в сад. Трава была мокрой от росы, солнце еще не высушило ее. Но, не смотря на это, идти было приятно. Подол платья тихо шуршал в такт шагам.
Воздух был теплый и влажный, будто солнце, даже скрываясь за горизонтом, продолжало греть. Необычная для Франции погода, больше подходившая для тропиков или, в крайнем случае, для южного побережья Италии, держалась уже неделю. Радовало только то, что цветы росли буйно и ярко.
«Она» прошла по саду, рассматривая своих «любимцев». Нашла несколько ласковых слов для каждого, касаясь хрупких, тонких лепестков. Самое большое место в цветнике отводилось, конечно, розам: белым, красным, ярко алым, чайным и желтым, забавным синим и даже черным. Они были прекрасны, но в них будто не было души, нежности, ранимости. Все знают, что роза - королева среди цветов, и она будто горда этим, и поэтому несколько неприятна в своем высокомерном величии. Казу гораздо больше нравились мелкие цветки, больше похожие на полевые. Обычно «она» склонялась над большой клумбой, усыпанной лютиками, маргаритками и бальзаминами и долго-долго разглядывала каждый цветочек. Лужок напоминал разноцветное лоскутное одеяло: казалось, можно раскинуть руки, окунуться в это благоухающее море цветов и проваляться до полудня, разглядывая далекое синее небо. Но сегодня Казу прошла мимо, направляясь прямо к дикорастущим люпинам, возвышавшимся среди травы.
Некоторое время спустя «она» уже шагала обратно к дому, сжимая целую охапку люпинов трогательного, нежно-розового цвета. Казу улыбалась, вдыхая их слабый, сладковатый аромат. Рукава платья намокли, но «ей» было все равно.
До беды оставались секунды. Еще десяток шагов и хрупкие стебли упали на землю. Внезапно руки будто перестали слушаться, просто безвольно повисли вдоль тела. Машинально «она» сделала вперед пару шагов, втаптывая цветы в тропинку. Казу ничего не видела вокруг, только две стройные фигуры на террасе, что замерли, прижавшись друг к другу.
- Нет, - тихо прошептала «она», не желая верить своим глазам. Джин, ее муж, нежно обнимал другую женщину, снова и снова атакуя ее губы. Наконец, он отступил, отстранил ее от себя. Они обменялись несколькими словами, но Казу ничего не расслышала. Аканиши взял под руку свою спутницу и повел через сад. «Ей» было обидно, обидно почти до слез, горьких, как микстура. Так легко представить, как Джин мог бы прижать к груди его. Именно его, настоящего! Не жену и не женщину, а хрупкого, угловатого мальчика с тонкими ручками и пальцами, что до боли вцепились бы ему в плечи. Мальчика, который был бы не только любовником, но и другом, соратником.
Казу поняла, что еще пара минут и «ее» заметят, поэтому, спотыкаясь, неловко отступила на непослушных, вдруг ставших деревянными, ногах в тень большого дуба. Когда пара проходила мимо, «она» судорожно прижалась щекой к дереву, будто пытаясь слиться с ним. Кора была жесткая и бугристая, неприятно саднила нежную кожу, оставляя красный отпечаток на ней. Но Казу ничего не замечала и лишь слегка подрагивала, будто от холода. Где-то в вышине резко крикнула птица; «она» дернулась, и мелкий сучок прочертил кровавую полоску на скуле.
Казалось, вместо теплой крови по венам побежала ледяная вода. Она заморозила все внутри, сковала душу отчаянием. Казу хотелось опуститься на колени и зарыдать так громко, чтобы даже солнце услышало о «ее» боли. Но «она» не позволила себе сделать этого, наоборот, воинственно сжала побелевшие губы. Как можно спокойнее вдохнула через нос, медленно досчитала до десяти. Но сердце все равно бешено стучало, только почему-то не в груди, а где-то чуть выше ключицы, в горле. Раскаленным шаром оно обжигал кожу изнутри. Минуты тянулись медленно. Капли-секунды ударялись о землю с глухим стуком. «Она» не двигалась, чувствуя, как внутри все зажигается и клокочет злобой, которая требовала выхода, но не находила его. По венам заструилась кроваво-красная лава, выгоняя ледяную воду отчаяния.
Казу посмотрела вслед уже скрывшейся паре и вдруг, будто что-то вспомнив, стремительно направилась к дому.
В конюшне было прохладно (солнце еще не нагрело крышу) и сухо. Пахло сеном и лошадьми. Крошечные пылинки танцевали в столбиках света, проникавшего через небольшие окошки. Помещение было небольшое, всего из четырех секций – денников. Конюх Гарри, спавший здесь же, на соломе, содержал свои «владения» в идеальном порядке и чистоте. Лошади явно нравились ему больше, чем люди. А лошади во владении у посла все как на подбор - дорогие и непременно породистые. Чистокровная арабка, огненно-рыжая, с диким темпераментом, подчинялась и любила только самого Джина. Темный, как смоль, без единого светлого пятнышка, меренский жеребец и его подруга – молодая серая булонская кобылка – эти для кареты. И еще один конь, которого Казу полюбила с самого первого взгляда, и, кажется, эта любовь была взаимной.
Казу прошла вглубь прямо к своему любимцу. Арро был настоящим английским альбиносом. Белый, как снег, со светло-голубыми глазами и ослепительно-белой гривой. «Она» погладила жеребца по гладкой шее. Он фыркнул и слегка куснул мокрыми губами «ее» плечо, будто утешая. Казу обняла друга, перебирая пальцами жесткую гриву. Рядом с ним «ей» стало чуточку легче, спокойнее. Но Арро не может говорить, поэтому не даст совета и не пожалеет. Он может только смотреть на «нее» своими грустными, светлыми глазами и тихо ржать, будто принимая печали хозяйки как свои.
«Она» не стала будить конюха, а сама оседлала коня. Сначала осторожно надела уздечку, успокаивающе поглаживая Арро по морде, затем вальтрап, потник и седло. Он спокойно стоял, пока Казу пыталась сделать все, как показывал Гарри.
После всех приготовлений, Казу, наконец, вывела Арро из конюшни. И не медля больше, вскочила в седло по-мужски и, пришпорив коня, понеслась к воротом. Заспанный конюх, который удивленно тер глаза, прокричал что-то «ей» вслед.
Казуко знала куда едет, и, может, это было безрассудно, глупо и даже жестоко, но больше никто не смог бы «ее» понять. Только к нему. Пусть придется припасть к чужым ногам, пусть осудит, но ведь утешит. Он точно утешит, потому что больше просто некому.
Серым вихрем пронеслась Казу по дорогам, чтобы резко осадить коня у нарядного подъезда. Здесь немного ошарашенный дворецкий сообщил, что господин до рассвета уехал в Сен-Клу по приглашению герцога Орлеанского. «Она» немедля развернулась и направила Арро на запад, вдоль Сены.
Ветер развевал волосы и шумел в ушах. Казу низко припадала к шее коня; адреналин бешено ударял в кровь, подстегивая «ее». Четверть часа спустя «она» остановилась перед воротам замка.
Глава 6. Разрушая дружбу
Глава 6.
Она вновь заставила его сердце биться чаще. Кого-то любовь делает сильнее, а у него - все наоборот: любовь превращает его в безвольную марионетку, зависимую от чужой воли и благосклонности. Из-за нее его сердце стало похоже на маленькую, загнанную трепещущую птичку, что бессильно бьется в клетке. Бьется, бьется, пока не умрет.
Дюран вновь увидел ее, как в первый раз. Казу, рассеянно выглядывая кого-то, шла к столпившимся вокруг Герцога Орлеанского людям: ветер развевал ее волосы, серебристое платье, которое так хорошо сочеталось с ее темными локонами и подходило к цвету ее глаз, колыхалось в такт шагам. Он пошел ей на встречу, чтобы другие гости принца не смогли вцепиться своими когтями в ее нежную шею. Но, как назло, сам Филипп Орлеанский заметил нежданную гостью.
- Дюран, - обратился он к художнику, - вы знаете это прелестное создание, что направляется сюда?
Поль скрывая досаду, учтиво ответил:
- Да, Ваша Светлость. Мадам - жена японского посла.
- О, - с возросшим интересом воскликнул Филипп, оглядывая свою свиту, - я много о ней слышал. Приведите же ее скорей, милый Поль!
Мужчина поклонился и под взглядами гостей направился к Казу.
Казу шла вперед навстречу Дюрану, и решимость «ее» таяла, как предрассветная дымка под лучами солнца. Вся свита принца следила за их приближением друг к другу. Джин отчасти был прав, когда говорил о слухах при дворе, которые распространяются с невероятной быстротой и редко бывают достоверны. Под многочисленными пристальными, беззастенчиво рассматривающими ее, взглядами Казу вспомнила, в каком виде примчалась сюда. Волосы выбились из косы, растрепались от быстрой езды, и теперь мелкими завитками прилипли к влажным вискам. Серебристое платье, конечно, было очаровательно, но для только лишь домашней обстановки. Оно запылилось, помялось в дороге и даже, кажется, кое-где порвалось. И пахло он «нее», вероятно, не лучшим образом, конским и ее собственным потом.
Дюран взял Казу под руку бережно, но крепко, будто тяжелобольную.
- Что случилось? – шепнул он, подводя «ее» к Филиппу.
- Не здесь, - так же тихо ответила «она», застенчиво улыбаясь принцу.
- Ваша Светлость, позвольте представить мадам Казуко Аканиши, жену посла Японии.
Казу присела в глубоком реверансе и быстро оглядела свиту герцога и его самого. Младший брат короля был некрасивым мужчиной лет тридцати, в завитом темном парике, невысокий с бледной кожей и мягким подбородком. Но взгляд его светился умом и лукавством. Нежные руки сжимали гладкую, черную трость. Одет он был ярко и несколько вычурно, с множеством украшений. Ближе всех к нему стоял высокий, красивый молодой блондин, в котором Казу узнала знаменитого шевалье де Лоррена. Если принц смотрел на «нее» с любопытством и некоторой благосклонностью, то его фаворит просто смерил ее медленным, оценивающим взглядом, а потом будто и вовсе потерял интерес. Вокруг стояло еще множество людей, но их Казу либо не узнавала, либо не успела разглядеть.
- Милое создание, сколько вам лет? – без предисловий осведомился Филипп. Казуко растерялась, а потому, заикаясь, ответила:
- С-семнадцать, месье, - глаза герцога были почти так же темны, как и «ее» собственные, и в них плескался смех и понимание.
- И почему же ваш супруг так долго скрывал вас? Хотя не отвечайте, просто пообещайте мне, что, как только закончите с Дюраном, тут же навестите меня. Идемте, господа, мы здесь лишние! Юная мадам приехала сюда явно не из-за моей скромной персоны. Идемте-идемте! – воскликнул он и, не дожидаясь ответа, развернулся, чтобы уйти. Свита, явно разочарованная тем, что представления не будет, потянулась за ним, бросая на пару откровенные, любопытные взгляды.
- Идем, - художник вновь взял ее под руку, увлекая в противоположном направлении к большому фонтану под сенью деревьев.
- Поль, - беспомощно простонала Казу.
- Что? – Дюран посмотрел на «нее» в упор, гораздо ближе чем то, позволяли приличия. Как много «она» увидела в его взгляд! Даже слишком. И от этого мужество совсем ушло, а ноги подкосились и, казалось, почти отказались слушаться.
Они дошли до фонтана, вернее, мужчина довел мадам до чаши с освежающей водой. Казу присела на холодный белый край, не обращая внимания на мелкие брызги, летящие в спину.
- Что случилось, мадам?
«Она» открыла рот, но не смогла издать ни звука. Просто двигала губами, будто выброшенная на сушу рыба. Потерла лоб ладонью, закусила губу, закрыла лицо руками, но так ничего и не сказала. Дюран опустился на одно колено.
- Мадам, три недели прошло. Я скучал, - тихо начал он. - Каждую минуту своей жизни я думал о вас. И, чем больше времени мы проводили в разлуке, тем больше чувства сжигали меня изнутри. Я думал, все просто. Думал, вы такая, как все, и это пройдет. Но…
Поль замолчал, собираясь с силами.
- …Но это не пройдет. Говорят, настоящая любовь бывает раз в жизни. Я не верил и сотню раз влюблялся. А теперь я знаю – это правда. И с вами… с вами, - он облизал пересохшие губы. - С вами – навсегда! И пусть это прозвучит наивно, но… Я так отчаянно желаю, чтобы вы сказали: «Навсегда – какое хорошее слово, Поль. Я навсегда с тобой». И я у ваших ног.
Казу ехала сюда с мыслью, что припадет к чужим ногам, прося защиты и сострадания. А вышло совсем по-другому. Друг униженно стоит на коленях и признается в том, чего «она» никогда не должна была бы слышать.
- Поль…
- Я знаю, что вы собираетесь сказать. Не надо. Я согласен быть просто другом, лишь бы видеть вас.
- Поль, - Казу вдруг будто обрела почву под ногами; слова посыпались из «нее» мутным, бурным потоком, - я видела его сегодня! Видела своего мужа с другой! Я знаю, знаю, что мы еще в самом начале договорились: не будем мешать друг другу жить своими собственными жизнями. Но… он - моя жизнь. Простите меня, Поль, простите. Будьте моим другом, будьте тем, кому я могу рассказать абсолютно все. Вы сами знаете: такие чувства не запрячешь в сундук и не бросишь на дно колодца души. Я не знаю, что мне делать!
- Мадам, - Дюран успокаивающе сжал «ее» руку. Казу подняла на него глаза и медленно вздохнула, а потом рассказала о том, что было. Не только об утре, но и о том, что было до этого.
- Аканиши, - прорычал художник, вскакивая на ноги, - как он посмел?!
Казу надеялась на утешение, заботу, но никак не на вспыхнувшую в нем ярость.
- Простите, мадам, - Поль резко поклонился, - мне нужно срочно уйти.
- Месье? – «она» тоже встала. - Я не понимаю…
- Простите, - повторил он и быстро пошел к конюшням. Казу смотрела ему вслед.
- Мадам, - герцог первым заметил «ее» приближение, будто все это время только и ждал возвращения. Все (около сотни человек), как по команде, посмотрели на «нее», но стоило Филиппу неодобрительно нахмурить брови, как они так же дружно отвернулись и изобразили полнейшее безразличие к происходящему.
- Ваша Светлость, - Казу снова присела в реверансе.
- Не нужно церемоний, мадам. Я вижу, вы устали с дороги. Герцогиня, - обернулся он к жене. Генриетта Стюарт была привлекательной молодой женщиной на несколько лет младше Филиппа, но красота ее несколько померкла от трех тяжелых родов. А сейчас даже широкое платье не могло скрыть приближение срока рождения четвертого ребенка. Говорили, Генриетта имела большое влияние при дворе. С мужем была холодна, но, по слухам, водила довольно близкую дружбу с королем. Злопыхатели не уставали намекать, что их отношения носили более нежных характер.
- Герцогиня, проводите мадам Аканиши в гостевые покои, думаю, ей необходимо переодеться.
- Месье, - откликнулась жена, - я думаю, горничная вполне справится с таким простым поручением.
- Мадам, выполните мою просьбу, - мягко и слегка укоризненно ответил герцог. Генриетта помедлила и кивнула. Женщина не выказывала особого восторга, но послушалась и сделала приглашающий жест.
Полчала спустя Казу вышла из гостевой комнаты, облаченная в новенькое голубое платье, пышное и воздушное, расшитое мелким речным жемчугом. «Она» стала похожа на маленькую фарфоровую куколку, которая неожиданно сошла со своего пьедестала.
- Давайте я покажу вам поместье, - мягко произнес Филипп, отворачиваясь от большого окна. Казу была более чем удивлена, что принц ждал ее.
- Ваша Светлость, - она осторожно взяла его под руку. Они пошли вперед по светлой галерее.
- Вы, наверное, гадаете, почему я дожидался вас? – принц остановился перед портретами женщин его семьи. - Взгляните, какие прекрасные полотна. Рубенс…
На правом была изображена его мать, прекрасная Анна Австрийская в своем испанском наряде. А на левом - бабка Филиппа, художник изобразил ее в преклонном возрасте и траурном наряде.
- Там, - он махнул рукой куда-то дальше по коридору, - есть портрет моей тетки Генриетты-Марии. Красивая была женщина, жаль, совсем зачахла, бедняжка. Климат туманного Альбиона подорвал ее здоровье.
- Месье, - Казу и правда не могла понять причин внимания к ней со стороны принца. А тот, похоже, и не торопился объяснять.
- Простите, месье, я иностранка, и мне не вполне понятны те игры, которые здесь все, кажется, так любят. Прошу, не томите.
- Мадам, вы просто чудесное создание, - он улыбнулся, - Вы удивили меня, а это, поверьте, случается не часто. Двор нынче скучен до невозможности.
Казу удивленно посмотрела на Филиппа, ожидая продолжения.
- Скажите, - начал герцог, низко наклоняясь к «ней», - зачем одному мужчине переодеваться женщиной и выходить замуж за другого? Или в вашей стране это обычное явление?
Удивление в «ее» глазах сменилось испугом. Филипп рассмеялся.
- Не бойтесь, дорогая, - прошептал он. - Я никому не расскажу об этом, но объясните же мне причины столь странного поступка.
- Пожалуйста, Ваша Светлость, я расскажу, что захотите, только умоляю, не говорите никому! Я умоляю, никто не должен догадаться! Моя жизнь будет разрушена, если при дворе прознаю о…о таком! – Казу молитвенно сложила ладони.
- Успокойтесь-успокойтесь. Честно признаться, Вы мне очень импонируете, мадам. Я сохраню ваш секрет в обмен на утоление моего любопытства.
Казу сжала ладони в кулаки, глубоко вздохнула и начала рассказ.
Поль ворвался в дом, ни на кого не обращая внимания, взбежал по лестнице и резко распахнул дверь кабинета. Джин с легкой улыбкой на губах, до этого безмятежно смотревший в окно, встрепенулся и посерьезнел. А через секунду ему в лицо прилетели две белые перчатки.
- Что происходит? – холодно и немного угрожающе поинтересовался Аканиши, остановившись на Дюране долгим тяжелым взглядом. Потом он жестом отпустил запыхавшегося дворецкого, который вошел вслед за художником.
- Это ты мне скажи, что происходит в твоем доме!. Твоя жена пришла ко мне в слезах! - просто ответил тот, нависая над столом.
- Нажаловалась уже? – Джин презрительно приподнял брови.
- Что? – Поль презрительно скривился, будто пред ним был не бывший друг, а мерзкое насекомое, - Знаешь, я думал, что после женитьбы ты… изменишься. Женщины всегда были для тебя низшими существами, но она… Она достойнее других.
- Значит, правда? У вас… любовь?
- О чем ты? Она отвергла меня!
- Тогда чего же ты примчался защищать ее честь?
- Может потому, друг мой, что ты о чести позабыл? Приводить любовниц в собственный дом чуть ли не на глазах у жены!
- Откуда ты знаешь?! Никто… не должен был видеть, – Джин побледнел и до боли вцепился в стол. - Это было только для меня.
- Для тебя? – насмешливо переспросил Дюран, - Конечно же, Аканиши всегда думает только о себе.
- Может и так, - Аканиши вышел из-за стола и прошел к окну, мимо скульптуры, на которой, как ему казалось, Марс воинственно сжал копье, а Венера беспокойно припала к плечу мужчины.
- Зачем? – слабо спросил Поль, будто силы вдруг оставили его. – Зачем ты мучаешь ее?
- Да разве не о вас шепчутся во всех уголках Версаля, - сквозь зубы процедил Джин, не оборачиваясь, - Люди скоро начнут смеяться мне в лицо. Жена, не таясь, ездит к любовнику.
- Никто не запретит тебе быть дураком, Джин, - тихо проговорил Дюран. - Завтра в полдень.
- До первой крови?
- До первой крови.
От обилия учебы и других "веселых" моментов моей жизни мозги закипают. Так что если что автор не виноват!
Глава 7. в которой Джин наконец знает
Глава 7.
Полуденное солнце слепило глаза и грело так, что Джин скинул расшитый камзол на землю еще до начала дуэли и остался в одной рубашке, которая все равно неприятно липла к мокрой спине. Он окинул взглядом унылую картину вокруг себя. Место для дуэли было выбрано тихое, на пустыре, за церковью. По краям в тени, у самой каменной стены росли несколько деревьев, сухих и безжизненных, а утоптанную площадку посередине покрывала странная желтоватая пыль, которая только притворялась землей и все норовила забраться в ноздри, от чего в носу становилось неприятно щекотно.
«И почему нельзя было встретиться на рассвете?» - подумал Аканиши, мучаясь от жары и вытирая платком шею под волосами.
- Не передумал?
- О чем ты? – Джин обернулся на своего секунданта. Высокий мужчина стоял спокойно, заложив руки за спину: его лицо ничего не выражало, только светло-голубые глаза смотрели холодно и серьезно.
- Вы ведь друзья. Рушить дружбу из-за женщины - это глупость. Женщину рано или поздно разлюбишь, а друг - это навсегда.
-Я защищаю свою честь, - бросил Аканиши и вновь повернулся к узкому проходу между двумя зданиями, откуда должен был появиться его оппонент. Время тянулось медленно, стоять на солнцепеке было просто невыносимо, голова кружилась и, казалось, готова была расколоться на части. От этого думать о чем-то, кроме как о том, чтобы это поскорее закончилось, было невозможно.
Наконец, Дюран выскользнул из прохлады переулка и, поприветствовав всех кивком, встал напротив Джина. Бросив на него один-единственный взгляд, Аканиши забыл и о жаре, и о головной боли, только гнев в груди вспыхнул как сухой порох. Он больше не видел перед собой друга, он видел человека, что спал с его женой и посмеялся над ним. Он боролся с желанием немедленно выхватить шпагу и проткнуть Полю горло - крошечный укол и смерть. Багровая кровь окропила бы сухую пыль под его ногами.
- Не забывайте об условиях дуэли, господа, - провозгласил один из секундантов. - До первой крови. Смерти нам не нужны.
«Нужно было взять с них слово, что будут молчать. Жаль, что уже поздно. Завтра все узнают, что у Казуко очень ревнивый муж, который сторожит свою милую женушку как ненормальный», - подумал Джин. Он вытащил шпагу и заложил руку за спину, становясь в позицию, готовый к поединку. Самый первый выпад, и в голове не осталось ничего. Все сомнения, тревоги и мысли ушли. Аканиши перестал думать о Поле как о друге, перестал думать о жене и себе. Только жажда крови, которая поглотила все прочие чувства. Перед ним был противник, и тело само рвалось в бой.
Поль наступал, они кружили по кругу в диковинном танце. Джин позволил загнать себя в угол только для того, чтобы потом заставить Дюрана поспешно отступить и, наконец, упереться спиной в каменную кладку. Художник был не слишком искусен в фехтовании и потому не понимал, что Аканиши всего лишь играет, и он мог бы без особого труда уже несколько раз проткнуть Поля насквозь. Но Джин сдерживал себя, он знал, что у него будет лишь одна возможность пустить противнику кровь, а ему так хотелось ранить Поля посильнее, чтобы избавиться хотя бы от части той боли, которая ледяной рукой сжала сердце.
Обманное движение заставило Дюрана качнуться вперед, Аканиши будто теряя равновесие неловко переступил и сделал выпад. Поль почувствовал мгновенную боль, и вот, что-то теплое потекло по лбу и щеке, а через мгновенье глаз ослеп от залившей его липкой крови. Глубокий длинный порез ото лба через бровь и часть щеки и носа – не смертельная рана, совсем не опасная. Но унизительная, изощренная насмешка, оскорбление, утешение для уязвленной гордости, которого так хотелось Джину. Оппонент повержен, растоптан.
Рубиновая капелька замерла на кончике шпаги. Внезапно для Аканиши все прошедшие события сосредоточились в ней. Ни вернуть, ни исправить, можно только смотреть, как она стремительно опускается на землю. Шпага выпала из его руки. Он, даже не глянув на Дюрана, прижимающего ко лбу уже ставший грязно-красным платок, быстро направился к лошади.
Темные грозовые тучи застилали небо. Было жарко, но какое-то странно предчувствие прохлады уже носилось в воздухе. Птицы замолчали, а деревья тревожно шумели где-то над головой.
Казу сидела на скамеечке в парке и рассеяно глядела в маленькую книжку в черном кожаном переплете - строчки расплывались у «нее» перед глазами. Пахло цветами, коих «ее» стараниями в саду стало великое множество.
Темная фигура появилась в конце аллеи и быстро стала приближаться. Казуко судорожно вцепилась в книгу и опустила голову, ожидая его.
- Мадам, - Аканиши коротко поклонился. «Она» вежливо кивнула в ответ, ничем не выдав обуявшего ее смятения.
- Мадам, - повторил он, опускаясь на скамейку, - вы знаете, что наша свадьба была всего лишь… залогом союза между нашими семьями.
Казу посмотрела на него своими большими влажными глазами, и Джин вновь потонул в них и понял, что пропал.
- Сегодня на дуэли... – начал было он.
- Что?! – Казу окинула его обеспокоенным, внимательным взглядом, - Вы не ранены? Как это произошло?
- Вы не знали? – Джин удивленно вскинул брови и пояснил, - Дюран вызвал меня на дуэль… из-за вас!
- Нет, - тихо произнесла она, внезапно заинтересовавшись носками своих туфель. - Нет, он не мог. Поль не может быть настолько безрассуден. Месье, поверьте, я не давала повода…
- Тише, - велел Аканиши. - Я знаю, что вы не виноваты. Это было только наше дело.
Джин замолчал и осторожно взял у «нее» книжку. Казу избегала смотреть на него. Тихо зашелестели страницы. Где-то просвистел веселую песенку соловей.
- Недавно я тоже брал эту книгу с полки, - Джин беззвучно рассмеялся. - «Азбука цветов». Я теперь знаю: ты говорила со мной. Ты хотела рассказать мне о своих чувствах.
«Она» вспыхнула и прижала холодные ладони к щекам.
- Казу, - прошептал Джин, бережно касаясь «ее» плеча. Он вскочил и отошел, затем вернулся. Казуко удивленно наблюдала за его перемещениями.
- Мадам, - возвращаясь к официальному тону, но с затаенной страстью произнес Аканиши, - позвольте мне сказать… выразить…
Он вновь отошел, прислонился к дереву, зачем-то потрогал листья, глубоко вздохнул. В отдалении негромко прогрохотало.
- Летняя гроза, - задумчиво посмотрел вверх Аканиши, будто выискивая признаки бури.
- Месье, - позвала «она», - я умоляю!
- Мадам, - Джин посмотрел на «нее» в упор, - я хочу сказать, что боготворю и отчаянно люблю вас! Я пытался бороться, но это невозможно! Вы лучшая женщина из всех, что я встречал. И сегодня, во время дуэли, посмотрев в глаза бывшего друга, я понял это.
Джин подскочил к Казуко и, сжав «ее» плечи, осторожно и легко поцеловал. Всего секунду. А потом еще раз и еще. Трепетные, дрожащие поцелуи. Его пальцы на «ее» щеках и шее. Казу прижалась к нему теснее. Его язык осторожно раздвинул «ее» губы, проникая внутрь. Раньше ему казалось, что поцелуй - это своего рода приветствие, но сейчас они будто творили что-то запретное, тайное. Перемежая поцелуи с объятиями, он продолжал горячо шептать:
- Я люблю тебя. Люблю, моя маленькая мадам.
Его слова потонули в грохоте. С неба огненной стрелой сверкнула молния. Казу и не заметила, когда вокруг успело потемнеть; теперь «она» едва могла различить лицо мужа. Деревья заскрипели и застонали протяжно. Дождь хлынул сплошной стеной. Аканиши схватил «ее» за руку, и они побежали к дому.
Темная маленькая книжка осталась мокнуть на скамейке.
- Ты вся промокла. Нужно раздеться, - тихо произнес Джин, смеясь и сбрасывая камзол. Они были в той же комнате, где все и началось. И ветер, кажется, завывал так же, как тогда, и так же трепал листки на столе. Казу стало страшно, и оттягивать момент признания больше было невозможно. И «она» оттолкнула руки Аканиши.
- Это больше не может продолжаться, - бесцветным голосом произнесла Казу, пытаясь расшнуровать корсет. Джин, ничего не понимая, попытался «ей» помочь, но «она» не дала. Наконец, мокрое платье упало к «ее» ногам.
- Я уже говорила вам о моей сестре. Мы были близнецами.
- Она умерла, я помню, - Аканиши попытался поцеловать Казуко, но «она» ускользнула и остановилась у камина.
- Дело в том, что мама родила близнецов, но не двух девочек. Она родила мальчика и девочку. Мою сестру звали Кейко, меня зовут Каменаши Казуя. И меня готовили для сюдо, – он покусал и без того распухшую губу. - Я должен был стать o-kosho для сегуна. Я был бы воином! Но отец… он решил иначе. Он, вероятно, сошел с ума, но мне ли было обсуждать веление родителя?! Он отправил меня в монастырь на юге Франции. Я прожил там год, чтобы научиться быть женщиной. Вместо полевого лагеря и долгих бесед с господином у меня теперь пуховая перина и сад.
У Аканиши в голове все смешалось: поцелуи и признания, гроза и ветер, черное и белое.
- Я не верю… этого не может быть…¬ - он присел на кровать и стал пристально изучать свои дрожащие руки. Казуя скинул остатки одежды: в багровом свете камина его кожа казалась темнее, чем обычно, а на волосах играли золотые блики.
- Посмотри на меня, - потребовал он, и Джин, невольно подняв глаза, тут же отвернулся.
- Мне лучше уйти, - хрипло и тихо произнес он, не двигаясь с места. Казуя бросился вперед и упал рядом с ним на колени, попытался заключить его ладонь в свои руки.
- Пожалуйста! Пожалуйста! Я думал, что ты полюбил меня… именно меня. Не тело, а того, кем я являюсь! Разве нет?! Ведь ты не захотел меня в первую брачную ночь? Но всего минуту назад ты желал меня так же, как я тебя, разве нет? Джин, пожалуйста! Скажи, что мальчик я или девочка, не имеет для тебя значения!
Джин пораженно посмотрел на него и несколько секунд безмолвно открывал рот.
- Ты не тот, кого я полюбил! – Аканиши запрокинул голову, сдерживая слезы. - Я полюбил свою жену. Смешливую, молодую девушку. Она была прекрасна - тонкая и звенящая, как струна. Но ты не она!
Он сорвался на крик и добела сжал кулаки, будто хотел ударить.
- Неправда, - Казу дотронулся до его руки, но Джин отодвинулся в сторону и встал. – Неправда! Я все еще здесь, я - это она!
- Нет, - Аканиши снова заговорил спокойно, даже апатично. - Я не могу тебе доверять. Казуко была юной и невинной, она не смогла бы меня обмануть. А тебя… тебя я не знаю! Ты какой-то парень, которому было, вероятно, очень весело наблюдать, как я, влюбленный дурак, ревную и бросаюсь из крайности в крайность.
- Нет! Нет, это не так! – Казуя опустил голову. Мужчина смотрел на него несколько секунд, а потом молча вышел.
- Джин, пожалуйста, - просипел Казу, но заплакать он не мог, отчаяние сдавило горло.
« Неужели… конец? – подумал он, закрывая лицо руками, - Суждено ли мне прожить жизни рядом с любимым, не имея возможности даже прикоснуться? Нет, Ками-сама, пожалуйста, помоги ему понять мои чувства!»
Вопрос: сказать "спасибо" ?
| 1. Да | 59 | (100%) | |
| Всего: | 59 | ||
-
-
04.05.2012 в 00:39И я рада, что понравилась... и надеюсь не составит труда понять, чей же это труп)
-
-
04.05.2012 в 00:41гораздо важнее какое решение принял Джин, учитывая слова Филиппа о любви и глупости...